Я и Макей вошли в широкий, кверху суживающийся портал, через который король мог видеть большую часть находившихся снаружи, а они, в свою очередь, могли видеть внутренний зал. Недалеко от портала, снаружи его, всегда находилось несколько очень важных персон двора Буганды, а именно — палач и другие субъекты, обученные искусству разных жестоких экзекуций и постоянно готовые исполнить любое повеление короля. На шее и на руках у них были намотаны веревки, чтоб немедленно связать виновного, а на головах — парики, подобные тем, какие носят племена амади.
Время от времени били в большой барабан, чтобы придать силу и значение словам короля.
Приблизившись по среднему проходу к королю, я приветствовал его в арабской манере, и он также ответил мне. Затем я и Макей отошли влево и сели на принесенные с собой стулья около французских миссионеров. Мванга показал на меня и сделал катикоро несколько веселых замечаний, которые показали его невоспитанность. Коротко высказав благодарность за разрешение посетить его страну, я передал ему письмо от Эмин-бея, и затем у нас завязался короткий разговор о переезде Эмин-бея ближе к Буганде, о чем Мванга уже знал из писем Саид-Баргаша. Когда Мазуди случайно перевел несколько слов письма неправильно, король явно испугался, так же, как и при расспросах о возможности проезда Эмин-бея. Я ему объяснил, что в данный момент об этом не может быть и речи и что представитель Эмин-бея у Кабреги посажен лишь для того, чтобы была открыта почтовая дорога, но что Эмин-бею и его людям не хватает одежды, и поэтому я прошу у него разрешения сделать для Эмин-бея необходимые закупки у здешних торговцев и переслать их ему. Между тем в среднем проходе были распакованы мои подарки, но король бросил на них лишь беглый взгляд, и их унесли. Я сообщил ему при этом, что уже ряд лет путешествую и не мог получать вещей извне, поэтому и мои подарки соответствуют моему положению; что единственным моим желанием было скорее поехать дальше в Занзибар, на что я прошу его разрешения. Он спросил, собираюсь ли я поехать в лодке английской миссии в Узукома, и, когда Макей подтвердил это, он легко разрешил мне поездку. О деле же Эмин-бея он долго и тихо говорил с катикоро и колучи, а остальные присутствующие в это время без всякого стеснения болтали, снаружи же шумели певцы и барабанщики.
Все эти переговоры велись, конечно, не в той последовательности, как я описываю. Такой африканский деспот, из привычки и хитрой политики, слышит лишь то, что он хочет слышать, и отвечает, когда ему нравится. Все же я был доволен приемом, так как получил от короля несколько определенных ответов и разрешение делать закупки для Эмин-бея. Помимо этого, разговор касался и других вопросов, король вынес решение по некоторым жалобам, что заняло больше всего времени. Особенно долго тянулось дело встреченной нами у катикоро принцессы, которая очень многословно излагала свою жалобу и была выслушана королем терпеливее, чем я. Другие жалобы были рассмотрены скорее, причем выигравшая сторона каждый раз кричала: «Нианзи, нианзи, нианзи!» Эти слова, при всяком удобном случае десятками раз выкрикиваемые в честь короля, являются выражением благодарности ему за решение дела, милость, подарок и т. п., при этом сложенными руками делаются движения от лица к земле. Я не встретил у Мванги какого-либо интереса к себе или к чужим обстоятельствам. Хотя он часто пристально оглядывал меня и делал катикоро замечания на мой счет, все же ни одного вопроса он мне не задал и даже обрывал меня на полуслове, когда я хотел сообщить что-либо, перескакивал с одной темы на другую; кроме того, все время несколько сановников говорили одновременно. Поэтому Макей посоветовал мне уточнить подробности посылок Эмин-бею лишь при второй приватной аудиенции, так как тогда можно будет легче говорить с королем.