Виктор Иннокентьевич смерил взглядом тело супруги, мирно похрапывавшей рядом. М-да… «Для дедушки самая невыносимая мысль — это то, что он спит с бабушкой!» — невольно всплыли в памяти слова анекдота, недавно услышанного на банкете по поводу чествования одного из коллег в связи с присвоением докторской степени.
Что касается Тамары Петровны, эти слова были самыми что ни на есть справедливыми. Она как-то очень быстро утратила первоначальное очарование юности, обрезала свои длинные льняные волосы, бывшие, по сути, единственным достойным украшением ее внешности. Раздалась в талии и бедрах, груди ее налились спелым соком, став похожими на длинные желтоватые азиатские дыни, а затем, пообвиснув, потеряли всякую форму.
Виктор Иннокентьевич снова покосился на супругу. Одеяло задралось с одного бока, и его взгляду предстали толстые ляжки, покрытые целлюлитными комками, икры с синими узлами варикоза, расплывшееся лицо с двойным подбородком и обвисшими щеками, ставшими похожими на бульдожьи…
Новожилов ощутил нечто похожее на отвращение. Да, запустила себя женушка, запустила… С тех пор как стала супругой студента, сделавшего вскоре отличную карьеру и доросшего до главврача городской больницы, так и опустилась. Успокоилась, что нашла свое место в жизни, и теперь супруг от нее никуда не денется. Деться, собственно, было можно, и Виктор Иннокентьевич порой предавался подобным мечтам, однако в душе понимал, что все это иллюзии. Вырваться из цепких лап хваткой супруги у него не хватило бы духу. Он вообще по натуре был довольно мягкотелым. Да что там греха таить — откровенно трусливым. Как был трусом с детства, так и остался. К тому же он отлично понимал, что придется делить совместно нажитое имущество, и уж тут Тамара выжмет из него по максимуму. И в очередной раз оценив все «за» и «против», Виктор Иннокентьевич пришел все к тому же выводу: уж лучше так, как есть. Плохо, но привычно.
Сама же Тамара Петровна словно не замечала перемен, произошедших в ней самой. Собственно, перемены эти касались в первую очередь ее внешнего вида, в душе же она оставалась той, кем и была, — прижимистой, недалекой, но хитроватой деревенской простушкой. Правда, сама признавать этого категорически не хотела, стыдилась своего происхождения. Даже дочь назвала по-городскому — Альбиной…
Виктор Иннокентьевич вспомнил, как приходилось ему краснеть, когда жена предпринимала отчаянные попытки казаться своей в кругу профессорской элиты, к которой примыкал ее муж. Как накупала тоннами драгоценные украшения, разумеется, куталась в меха, считая натуральную шубу главным показателем высокого уровня. Но манеры, речь, поведение… Все это тут же открывало истинную сущность этой женщины.