Она направила автомат на дорожку, по которой, почти не шурша гравием, приближались пока еще невидимые люди. Тамара подняла автомат, но не видела, куда стрелять. Паника охватила ее: они были уже здесь — но где?
— Выходите с поднятыми руками и бросайте на землю оружие, — послышался голос. — И без глупостей: первая же граната, если что, — ваша!
По каким-то еле уловимым интонациям в голосе Тамара поняла, что это — свои, крымцы.
— Мы «Вдовы»! — крикнула она. — Поручик Уточкина, штабс-капитан Левкович, подпоручик Фаттахо-ва!
— Все равно выходите по одной, если есть оружие — бросьте.
Фонарик загорелся в конце тропинки и осветил ее. Тамара вступила в полосу света, положила автомат на гравий и опустила руки. За ней то же самое сделала Рахиль. Фат не рассталась с дубинкой, но ребята посмотрели на это сквозь пальцы.
Загорелся другой фонарик, и при свете его показался говоривший: среднего роста худой мужчина, силуэт и профиль которого в луче света показались Тамаре такими знакомыми, что у нее захватило дух: неужели ожила безумная мечта, отдающая внимательным чтением дамских романов?
Но мужчина повернулся к свету лицом и очарование-наваждение рассеялось.
— Бурцев, ты, что ли? — спросила Рахиль.
Со всеми офицерами из коммандос, вплоть до подполковника, она была на «ты».
— Там больше никого нет? — спросил Бурцев, оглядывая женщин.
Тамара сделала отрицательный жест. Только сейчас она ощутила, как болят израненные стеклом и гравием ноги.
— А в помещении клуба?
— Тоже никого, — ответила за нее Рахиль.
— Хорошо, вернитесь туда. Если хотите, можете взять оружие. Нам нужно еще закончить здесь… Где остальные женщины?
— Всех вывезли в Севастополь, — сказала Рахиль. — Мы остались случайно.
— Я понял, — сдержанно ответил Бурцев.
— Что ты понял? Что ты понял, факимада?! — закричала Рахиль. — Думаешь, нам хотелось остаться? Думаешь, нас спрашивали?
— Успокойся, Рахиль! — испуганно осадил ее Бурцев. — Ничего такого я не думал. Я… сочувствую вам. Я понимаю…
— Ни черта ты не понимаешь, — отрезала Рахиль. — И кончим этот разговор.
— Я не против, — обиделся Бурцев.
***
Такой подлости от женщин в целом и от Тамары в частности майор Колыванов не ожидал. Многие говорили ему, что ждать от бабы благодарности и честности — пустое дело, и, вроде бы, жизнь не раз подтверждала это… Но дураки, досадовал Колыванов, учатся только на своих ошибках.
Почему она взъелась на него? Разве ж он ее не спас? Разве не по-человечески обошелся? Разве хотел того же, чего остальные — всемером на круг? Ведь нет же, добро сделал и добра хотел в ответ, тепла, нормального отношения… А она, оказывается, только и ждала, пока он покажет, где его «шпалер». И второй раз он обошелся с ней по-божески, когда отобрал пушку — ведь мог бы и в самом деле позвать ребят и устроить ей египетские ночи. Нет, пожалел. Покорен был этим отчаянным протестом: не тряпка, настоящая женщина, рассчитывал все наладить… Наладил один. Гришке Семанцеву руку сломала и голову развалила, стерва. Ладно, где-то сержант и сам виноват: позор, что так дал себя поймать. Хоть и бабы, но все же офицеры и чему-то они научены.