При этом краем глаза она заметила, что Алекс снова стиснул зубы. Он никогда не простит ей эту ложь.
Николас молча кивнул.
— Теперь я могу тебе сказать, что твой отец все это время жил здесь, в Англии.
Лицо Николаса просветлело, на губах заиграла улыбка.
— Значит, теперь я могу встретиться с ним?
Шарлотта бросила взгляд на Алекса и заметила, что он охвачен сильными эмоциями, которые трудно было скрыть. Убедившись, что избрала верный путь, она продолжила:
— Дорогой мой, лорд Эйвондейл… Алекс и есть твой отец.
Произнеся эти слова, Шарлотта почувствовала, что с ее плеч свалилась гора. Но ее тут же охватило сильное беспокойство. Шарлотта затаила дыхание. Она испугалась, что Николас, который стремительно повернул голову в сторону Алекса, может свернуть себе шею. Разинув рот, мальчик широко распахнутыми глазами смотрел на Алекса.
В комнате установилась тягостная тишина. И хотя она длилась всего несколько секунд, они показались Шарлотте самыми длинными секундами в ее жизни.
Алекс улыбнулся, надеясь тем самым приободрить сына. Николасу было невдомек, что под маской благожелательного спокойствия его отец пытается скрыть бурю эмоций. Алекс не был поэтом и не обладал артистической натурой с тонкой душевной организацией. Тем не менее, ему хотелось сказать, что солнечный свет бледнее, чем улыбка, осветившая лицо его сына. Она озарила все в комнате, в доме, в целой Англии! Более того, она озарила его душу, изгнала из нее все серое и черное, что накопилось в ней за последние пять лет. Алекс теперь знал, в чем заключается смысл его жизни, к какой цели он должен двигаться. Смыслом его жизни отныне становилась забота о ребенке. Эта мысль была столь нова для Алекса, что у него закружилась голова.
— Ты — мой папа? — дрожащим от волнения голосом промолвил Николас.
Алекс хотел что-то сказать, но не нашел нужных слов. К горлу подкатил комок. Впоследствии, много лет спустя, оглядываясь на события прошлого, Алекс молил Бога, чтобы первым впечатлением от отца в памяти сына не остался образ раскисшего, лепечущего что-то невразумительное мужчины.
Алекс снова откашлялся.
— Да, я — твой отец, — наконец сумел произнести он.
Казалось, Николас был доволен этим обстоятельством. Тем не менее, он не отлипал от матери, не делая никаких попыток приблизиться к отцу. «Что же мне теперь делать?» — растерянно думал Алекс. Впрочем, нежности в его семье были не в чести. Герцог никогда не проявлял ласки по отношению к сыну, а мать, хотя и любила Алекса, никогда не делала попыток поцеловать или погладить его.
Но ему самому ужасно хотелось дотронуться до Николаса, обнять его, прижать к себе и держать в объятиях долго-долго, чтобы таким образом хотя бы немного компенсировать боль прожитых в разлуке лет.