С отца вполне хватит и того, что умер он там, откуда всю жизнь — и все вокруг это знали — не чаял как вырваться, сказала Ольга, да и где ему сейчас взять семью для семейной могилы, так что можно спокойно хоронить в общем ряду, только местечко бы подобрать вроде вот этого, чтобы на солнышке и без ветра.
Он отведет ее к смотрителю, кивнул священник, лучше того никто кладбище не знает, и, сколько ему известно, он уже присмотрел местечко, не далее как полчаса тому назад они с ним там, у могил, об этом толковали.
Уже на кладбище священник спросил, правда ли, что у нее в городе питейное заведение, да еще в итальянском районе, как он слышал. Бар в промышленной зоне, ответила Ольга.
За церковью, на узком участке кладбища, они сразу увидели Отто, смотрителя, с которым отец частенько играл в «Лилии» в карты. Хорошо, что она пришла, обрадовался Отто, а то он уж думает-гадает, куда ее отца положить, слава Богу, еще не всем родственникам это безразлично. Ему до всех этих споров насчет семейных могил и захоронений в общий ряд дела нет, заявил смотритель, пожилой, слегка за шестьдесят, мужчина почти без шеи — голова, казалось, растет прямо из плеч, — но не горбун. Он указал на поросшую травой прогалинку среди могил. В хорошую погоду солнце тут везде, либо с утра, либо к вечеру, да и от ветра все могилы укрыты, иначе зачем было вокруг кладбища стену городить. А здесь, вроде как посередке погоста, на его взгляд, место не такое одинокое, как где-нибудь в углу, под самой стеной. Если священник и она не против, он бы уже начал землю выбирать.
Ее это устраивает, сказала она, а когда и священник не нашел что возразить, подала ему руку и пригласила Отто на рюмочку крепкого в «Лилию». Но Отто решительно замотал головой — нет уж, покуда покойник в землю не лег, никому из родни нечего в трактире делать, сказал он, да и чтобы баба при всем честном народе его угощала, он никак допустить не может, что люди-то скажут, но, если она уважение ему оказать хочет, пусть к нему зайдет, у него и выпьют, старая Паула рада будет с ней поболтать, для нее как-никак развлечение, а с рытьем могилы и подождать можно.
Паула, в свои девяносто один год самая древняя старуха в деревне, нахохлившись, сидела за столом в низенькой горнице. Хотя полдень только-только миновал, света от двух подслеповатых окошек в комнате почти не было. На столе валялись хлебные крошки и корки сыра, на скамье горка грязного белья, носки брошены на полу возле стула. Только ей пусть ничего не рассказывает, буркнула старуха, словно очнувшись от дремы, своим скрипучим голосом. Отто, разливая в две рюмки самогон из темно-зеленой бутыли, несколько раз повторил, обращаясь к старухе, что это Ольга, дочка учителя, но Паула твердила свое: только ей пусть ничего не рассказывает. Итальяшки нашим в спину стреляли, когда война уже кончилась, заявила она, итальяшки войну лишь после того выиграли, как наши, по приказу кайзера, оружие сложили, всякому ребенку известно, что это измена была, предательство, и только молодежи нынешней на это начхать.