— Расскажи мне о твоей ситуации.
— Как я могу рассказывать? Твой телефон прослушивается.
— Конечно, — сказал Элмер, — и что с того?
— Я потеряла всякий интерес к сексу. Секс — это просто сборище «бродяг», которые дрочат, сунув руку в карман брюк.
Элмер Бендер помолчал. В одном разговоре с ним Мардж обнаружила, что он в ужасе от лесбийской любви и боится, как бы она не стала спать с женщинами. Похоже, ее мать грешила этим.
— Не думаешь, что Джону пора бы вернуться?
— Это будет странно, — сказала Мардж. — По-настоящему странно.
— Я думаю, авантюра слишком затянулась. Ты понимаешь, что было безумием начинать ее? И что хорошего получилось?
У Мардж было такое чувство, что она тонет в кресле. Буквально растворяется в синей обивке. Левой рукой прижимая трубку к уху, она, растопырив пальцы, вытянула правую к окну, выходящему на улицу. Это было приятно. Отсюда, из кресла, окно казалось Огромным Миром.
— Как насчет огромного мира? — спросила она отца.
Элмер вздохнул:
— Марджи, детка, ложись-ка спать. И обязательно приходи завтра.
За окном поднялся ветер, он свистел сквозь гнилую раму и незамазанные стекла. Мардж сидела лицом к окну, слушая шум ветра, пока он не затих и не наступила тишина. В ушах еще звучал голос отца, и казалось, что и сам он присутствует в комнате некой своей нематериальной сущностью — сухой, раздражающей, занудливо-рассудительной. В глаза бил свет, словно отблеск его очков без оправы.
— Будешь лапшу на уши вешать? — сказала она ему.
Она сидела в кресле, окруженная бесконечностью безмолвного времени. В его сердцевине, внутри ее, росло ощущение праведного блаженства. Внешний мир представлялся нескончаемой чередой комнат, сообщающихся между собой окнами, и она чувствовала отчетливую уверенность, что в нем нет ничего, чего она не смогла бы преодолеть, к собственному удовлетворению.
Даже если дома никого, кроме нее, не было, Мардж никогда так долго не сидела на одном месте. С улицы донесся какой-то шум, и, хотя она не поняла, что это такое, Мардж воспользовалась им как опорой и заставила себя встать. Приняв вертикальное положение, она почувствовала слабость, но не испугалась. Только в детстве она испытывала такое блаженное чувство, как сейчас, при мысли об их затее с герычем, который уже плывет через океан. На дилаудиде она ощущала с этим грузом неиллюзорную общность.
— Нормально, — сказала она.
Действительно, она была в норме.
Увидев себя в зеркале, она весело прыснула в ладонь. Осторожно приблизилась к своему отражению и величественно повернулась перед зеркалом. Вгляделась в свои глаза и увидела, что зрачки у нее сузились, а серая радужка казалась огромной.