— Я вас оставлю, — сказал Виталий, поднимаясь. — На полчаса, Василий Павлович, больше не могу.
— Нам хватит, — коротко ответил Соколов.
Виталий вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Полчаса он бродил по коридорам, заходил в чужие кабинеты, нервничал и не мог собраться с мыслями, когда его о чём-нибудь спрашивали. Потом он забрёл в буфет и машинально выпил там бутылку кефира.
Ровно через полчаса он вернулся в свою комнату.
На костистом, морщинистом лице Соколова он прочёл усталость и раздражение, на лице Витьки злое упрямство. Видимо, разговор не получился. Расчёт Виталия обернулся просчётом. И Виталий почувствовал вдруг тоже усталость.
— Всё, — как можно спокойнее сказал он. — Спасибо, Василий Павлович.
Тот молча поднялся со своего места, дал Виталию пропуск для отметки и напоследок сухо сказал Витьке:
— До свидания, Коротков. На суд я приду.
«Ага, — подумал Виталий. — Возможно, не всё так уж плохо».
Когда Соколов вышел, он сказал:
— А теперь, Витя, проведём официальный допрос по поручению следователя. Согласен?
— Валяйте, если надо.
— Будешь говорить?
— Это смотря чего.
— Всё, о чём спрошу.
— Во всём только богу исповедуются. А его нет, говорят.
— Вот я на его месте и буду.
— А он ещё и грехи отпускает. И ты тоже? — Витька криво усмехнулся.
— Отпустить не могу. Могу только помочь замолить.
— Я ваши молитвы знаю. Признавайся во всём, и точка.
— А зачем нам твои признания, как думаешь?
— Ну… как зачем? Чтобы дело раскрыть.
— Какое дело? Больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет. А в том, что раскрыто, признаний твоих не требуется. Сам понимаешь. Сейчас дело в другом, Витя. Сейчас надо думать, как наказание твоё, справедливое наказание, смягчить. И не только в том смысле, чтобы уменьшить. А ещё и в том, чтобы легче тебе его перенести. А переносить его будет тем легче, чем спокойнее, увереннее будет у тебя на душе.
— Ты за мою душу не волнуйся, — хмуро ответил Витька и в свою очередь спросил: — Это ты Василия Павловича сюда зазвал?
— Ну, я.
— А зачем?
— Он мне интересную вещь про тебя сказал. Вот я и попросил, чтобы он тебе её повторил. А то ты мне не поверишь.
— А ему, думаешь, поверю? Да если мне только, скажем, два года просидеть, — при этом голос Витьки невольно дрогнул, — то и тогда из меня потом такой же игрок, как из мартышки. Что я, не знаю?
— Это как сказать, — возразил Виталий. — Если человек без обеих ног мог лётчиком, асом стать, если спортсмен, переломав в аварии руки и ноги, смог — тоже, кстати, через два года — новые рекорды ставить, то чего ты-то скулишь? Сейчас, Витя, не скулить, сейчас чётко понять надо, что следует делать.