— Все.
— И Катьку видел?
— Видел. Чёрной рамке только удивился. Думал, умерла. Но Лялька сказала…
Разговор незаметно ушёл в сторону. И Виталий был даже этому рад. От той опасной темы следовало чуточку передохнуть. И кроме того, Витька вдруг открывался ему новой своей стороной.
— Я почему на ней крест поставил, — говорил он. — Потому что я во всём верность требую до последней точки. Вот у нас в команде так было, у Василия Павловича. Все, как один, друг за друга. И с девчонками я тоже так. Я тебе скажу, между нами, конечно. Любовь я уважаю. Во! — Он зацепил ногтем за передние зубы и громко щёлкнул, потом вдруг неожиданно заключил: — А Гошку за это убить мало.
— Скор ты больно насчёт убить. Я вот полагаю, когда дадим Гошке подумать, он тоже кое-что склеить захочет в своей жизни.
— Жди!
— Думаю, дождусь. Что Гошка! И не такие, как он, задумываться иной раз начинали. Вот, к примеру, возьми… Ну, скажем, тот же Горох разве не задумается, когда время придёт, когда подопрёт его?
— Ему Нинка задуматься не даст.
— Это кто такая?
— Жинка его. Он её тоже в кассирши определил. Ну, зверюга, я тебе скажу, — убеждённо тряхнул головой Витька. — Вообще-то бабы вроде потише мужиков, это факт. Но уж ежели какая из них звереет или бесстыжей становится, то любого мужика перешибёт.
— Так и эта Нинка?
— Во-во. Её даже Борода боится.
— И Вадик?
— И Вадик. Он даже побольше.
— Может, она и имеет больше их?
— Не. Дело в их руках.
— Что же всё-таки за дело, а, Витя?
Вопрос этот вырвался у Виталия невольно.
— Кто его знает! — сухо ответил Витька. — Меня не касается.
— Ну ладно. Хватит, пожалуй, на сегодня, — объявил Виталий и, вздохнув, добавил: — Эх, Витя, ничего ты мне под протокол не сообщил. Ну хотя бы обещай одно: не молчи ты, как пень, когда тебя следователь Фролов допрашивать будет. Не порть ты себе картину.
— Что тебе сказал, ему не скажу, — упрямо мотнул головой Витька.
— Да ты про себя, про одного себя говори. Какие тут секреты?
— Секреты не секреты, а выворачиваться не желаю.
— И не выворачивайся. Только по фактам говори.
— Ладно, — снисходительно кивнул Витька. — Для тебя уж так и быть.
Виталий сухо возразил:
— Ты одолжений не делай. Тебе это нужнее всех, запомни.
— Ладно, ладно, — поспешно и примирительно повторил Витька.
На этом они и расстались. Конвой увёл арестованного.
Виталий задумчиво прошёлся по комнате, на ходу с силой покрутив руками, и даже сделал несколько резких прыжков.
«Чёрт возьми, ну что за работа! — досадливо думал он, снова принимаясь шагать по комнате. — Ведь как у других? Суббота, воскресенье — их. Делай, что хочешь, и поезжай, куда хочешь. В другие дни свои восемь часов отработали — всё, домой до завтра. И спокойная ночь впереди. А тут? Хоть и ничего не случается, всё равно спишь вполуха, ведь в любой час тебя могут вызвать, если что. И ведь никто на аркане сюда не тянул, сам пошёл, дурацких книжек начитался, эдаким романтиком был. Ах, уголовный розыск — бух-бух-бух!.. А ведь мог бы после института вполне солидно распределиться. Ну, допустим…» И Виталий принялся досадливо перебирать в памяти все спокойные, достойные, сытные места, куда бы он мог устроиться, куда его даже звали. А если бы ещё знакомства подключить! У одного только отца какие связи! Кого он только не лечил, не консультировал! Сейчас для врачей чего хочешь сделают. Отцу только словечко бы сказать, кому надо… В конце концов Виталий домечтался до того, что самому стало противно. Устал он, здорово устал, вот и всё.