Однажды я сказала об этом Вере. «Дура». Она ушла, хлопнув дверью, и тут же вернулась с отцом. Он долго смотрел на меня, и мне показалось, что выражение лица у него точно такое же, как в день маминых похорон.
— Все это ерунда… — Он погладил меня по голове. — Поповские сказки. Человек приходит в этот мир один раз и очень ненадолго. Как прожил эту жизнь — так и прожил. Другой не будет.
— А… потом? — У меня было глупое выражение лица, я поняла по его глазам. В них сразу же появилась тоска.
— Не будет «потом».
— Мне не ходить на Закон божий?
— Ходить. — Он ответил, помедлив: — Дочка, смысл жизни честного человека в другом. Надо так переделать мир и людей, чтобы царствие божие, о котором говорит священник, наступило не на небе, а на земле.
— Он говорит не про небо. Он говорит про землю. Она тоже изменится, как и мы все. И станет другой.
— По звуку трубы? — усмехнулась Вера.
— Да… — отец загадочно улыбнулся. — Красивая сказка…
Всю ночь пела труба — высокий и чистый звук, и я вскакивала с постели. Труба возвещала другую жизнь и возвращение мамы.
И все же что-то после этого разговора переменилось. Вера читала вслух роман Горького «Мать» и экономическую повесть Флеровского «Положение рабочего класса в России». Как странно… Неужели можно что-нибудь создать — разрушая? Они же сами говорят: никакой семьи, никаких детей, это помеха революционной деятельности…
С кем же строить новый мир? И еще: «очистить землю». Как это?
На шмуцтитуле второй книжки тонкая, полустершаяся карандашная надпись: «Гриневицкiй». Оказывается, это тот самый, кто взорвал бомбой царя-освободителя. В 1881 году в Петербурге дед был помощником присяжного поверенного, который защищал этих людей в Особом присутствии Правительствующего сената. Книгу же получил на память.
Я прочитала завещание Гриневицкого: «Последняя схватка с деспотизмом не особенно далека и зальет кровью поля и нивы нашей родины». Страшно… Вера говорит, что я глупа. Она часто декламирует Рылеева: «Но где, скажи, когда была без жертв искуплена свобода? Погибну я за край родной…»
И вот — последний год. Я окончила гимназию с золотой медалью. На выпускной бал приехал губернатор из Перми, и я танцевала с шалью.[10] Подарок — ин-фолио: «Священная коронация Государя-императора Николая Второго и государыни-императрицы Александры Федоровны» — везли домой на извозчике. Директриса уронила пенсне: «Ваше превосходительство, старшая Руднева была весьма способной девицей, младшая же — заслуживает несомненной протекции для получения высшего образования». — «Мы подумаем. — Он тронул меня за подбородок указательным пальцем: — Ваш батюшка забрасывает нашу канцелярию замысловатыми прошениями. Вы столь же свободолюбивы?» — «Я столь же справедлива». — «Это прелестно, это совершеннейший бонтон и шарман». Старый дурак.