— Мой отец — большевик! И убит белыми в Екатеринбурге! За что, товарищи?
— Деникин тебе товарищ!
И вдруг…
Откуда он взялся? В кожаной куртке, фуражке, подбритые усики — похож на того, что арестовал отца и Веру.
— Внимание, товарищи! Что происходит?.
— Поймали царскую дочь, Марию Николаевну!
— У вас есть документы? — Это ко мне.
Протянула:
— Извольте…
— Вот! Дочь присяжного поверенного Пермской судебной палаты Надежда Юрьевна Руднева. Расходитесь, товарищи. Поезд сейчас отойдет. (Разбрелись. Руднева Надя им не интересна.)
— А ты — кто? Ты-то сам — кто такой?
Господи, снова те двое. Он — резко, грубо — бумагу, сложенную вчетверо, к их глазам: «Представитель Всероссийского Центрального исполнительного комитета». — «А-аа… Тоды — ладно». Ушли. Взглянул, улыбнулся: «Честь имею». И тоже ушел.
Боже мой, невозможно. Эти «тоды» курят, вон — в десяти шагах зыркают ненавистными глазами.
Господи, куда он девался? «Подождите!»
Остановился, вопросительно смотрит.
— Вы не можете! Вы… не смеете… бросить меня здесь. Они же убьют меня!
— Вы преувеличиваете… — повернулся, снова уходит. Господи, в конце концов я же не жениха за фалды хватаю, они же, эти призванные по зову трубы, застрелят меня не задумываясь.
— Стойте! Я с вами! Мне все равно, я боюсь!
Святая правда. Я первый раз в жизни успела испугаться насмерть.
— Я еду в Арск. — Смотрит… С насмешкой, что ли?
— Мне все равно. — Мне на самом деле совершенно все равно куда. Только бы отсюда…
— Прошу… — пропустил. Пошел чуть сзади и сбоку — с правой стороны. Ведь это — что-то означает. Что-то очень важное… Ладно, потом.
Спустились по лестнице, вышли на площадь, здесь митинговали — красные что-то сдали, белые — что-то взяли, революция в опасности, подошли к крестьянским телегам — их десятка полтора, возчики прислушивались к оратору, что-то обсуждали, в моем мозгу только одна мысль: скорее отсюда. Как можно дальше.
— В Арск? — это — возчику.
— Садитесь. Барышня с вами?
Оглядел с сомнением:
— Со мной. — Перевел взгляд. — А ведь вы правы, пожалуй…
Почувствовала — падаю: те двое, с перрона:
— Недоверие у нас. Давай бумагу. Сумлеваемся, значит.
Улыбнулся, рукой в карман:
— Грамотные?
Переглянулись:
— Здесь, в станции, — ЧК, пойдем — и чтоб к общему удовольствию. И ее, — повел рукой, — с собой возьмем.
— Ну, зачем же мы будем юную девушку таскать взад-вперед? Один пойдет со мной, второй покараулит до нашего возвращения. Согласны?
Согласились. Коротышка ушел, бородатый остался и, выплюнув окурок, начал старательно слюнявить новую завертку. В гимназии так делал сторож — видела многажды… Возница запахнул полы рванины (армяк? пальто?): «А эслив твой не вернется? Я, поди, двинусь?» — «Я те двинусь, — бородатый сверкнул глазом. — Не сдвинешься потом…»