В 1938 году Скаруте приказали разобраться, в чем смысл всех проводимых в СССР покушений на убийства, на кого рассчитаны акции, в которых обвиняются оппозиционеры. Поводом для исследования были тугодумные работы теоретиков, ломавших головы над якобы жаргонными «огурчиками» и «помидорчиками»: это что — гранаты? бомбы? пистолеты? (В поле изучения попала частушка «Эх, огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике…») Хотелось матом покрыть идиотов в русском отделе, но сдержался, сам — для себя — пробежался по истории, уясняя, зачем надо убивать политиков крупного масштаба, зная при этом, что ответная реакция никак не будет соответствовать намечаемой цели убийства. Тем не менее — подрывают, застреливают или закалывают почти обязательно ясным днем, в людном месте при отличном освещении, именно в тот момент, когда охрана наиболее бдительна или должна быть бдительной. Появление намеченной жертвы в ложе театра, на трибуне, в открытой автомашине при триумфальных поездках каким-то странным образом расхолаживает охрану, она поддается расслабляющему эффекту толпы, безумной от радости, что лицезреет обожаемого Вождя нации или главу государства. Обязательность эффектного устранения становится нормой, чуть ли не обрядом, и вовсе не потому, что убийца тщеславен. Ему важен не столько результат, сколько широкая огласка покушения. Удалось оно или нет, а молва катится, раздувая подробности, искажая и преувеличивая.
Возможны варианты, их — тьма, массу поразительных несуразностей и удивительных закономерностей открыл тогда Скарута, начальству же пресерьезнейше доложил: огурцы и помидоры — овощи, произрастающие в южных и центральных областях России, русские люди же впадают в созерцание их между убийствами и поджогами, свидетельством чего и является частушка, добытая агентурным путем. Сам уж остановиться не мог, выношенную теорию индивидуальных убийств приложил к войнам, которые — коллективное самоуничтожение людей. Стоит вооруженным людям сблизиться на расстояние, преодолимое снарядом, пулей или штыком, как смерть начинает косить всех подряд. Но и невооруженные испытывают все тяготы сражений. Их дома горят, их дети умирают от голода, посевы гибнут, скотина идет под солдатский нож. Так было и так будет. Если уж быть точным, то есть грубым и честным, то война — это опорожнение кишечника, а люди — экскременты истории, и Вислени — всего лишь помет, кучка дерьма. Однако ж кишечник когда-нибудь да опорожнится, воюющие державы просрутся, таинственным и неразгаданным мыслится конец войны: когда? После решающего сражения? Однако ж летом и осенью 41-го оно было, а война длится.