Устал. Жду не дождусь похорон.
Мне казалось, будто разоблачение близко, но я уже не мог остановиться. Пути назад не было. Чувство безысходности затупилось вполне реальным ощущением усталости. Мне было нестерпимо жарко, рубашка прилипла к телу, как в знойный летний день.
Исходящий из вскрытого гроба пряный запах тлена и пугал, и бодрил одновременно. Останки, на которые я поначалу так не хотел смотреть, не вызвали во мне ожидаемого отвращения, хотя, должен признать, я тогда не мог вспомнить более гадкого зрелища. Лунный свет мягко касался полуистлевшего покойника, словно щадя меня, а на то, что когда-то было лицом Родерика Сандерса, я предпочитал не смотреть. Хищный оскал черепа прочно вошёл в мою память и ещё долго стоял у меня перед глазами. Однако мертвец был, скорее, жалок, нежели страшен. Безобидный и беззащитный он лежал в, изуродованном червями и отчасти мной, гробу и безразлично смотрел в звёздное небо чёрными глазницами.
Чудовищем был вовсе не он, а я.
Ларец нашёлся в ногах покойника. Я уже было потянулся к нему, как вдруг моим вниманием завладел круглый, похоже, металлический предмет, тускло сверкнувший в полумраке. Пуговица? Я осторожно потрогал его, и он доверчиво скользнул мне в руку.
— Господи-Иисусе!
От вопля Жака я мгновенно выпрямился, так и не расставшись с находкой. Послышалось шуршание, и из шеи мертвеца, подобно змее, выползла цепочка. Что-то мерзко хрустнуло. Мой рот тут же наполнился обжигающей жидкостью. Я с усилием проглотил её и, чувствуя колющую горечь в горле, прислонился к стене ямы.
— Что случилось? — собственный голос показался мне чужим.
Я нисколько не сомневался, что мы попались.
— Да я… я просто… — замялся Жак. — Я посмотрел вниз. Господи, какой ужас! Фу, я ж теперь лет десять буду кошмары во сне видеть! Ну и пакость, Боже мой!
Я ничего не ответил. Борясь с внезапным приступом тошноты, я спрятал кулон в карман и взял ларец. Он был больше, чем я ожидал, но весил не очень много. Я отдал его Жаку и попытался сам выбраться наружу. Но, как это ни закономерно, попасть в могилу было легче, чем вылезти из неё.
— Жак.
— Чего?
— Дай руку, я не могу вылезти.
— Да я-то дам, но вряд ли тебя так просто вытащу. Только сам, небось, рухну. Ой-ой, что же делать! Ты ж как мыша в мышеловке!
От своей беспомощности я был готов лечь рядом с Родериком и покориться судьбе, однако внутренний голос, или что-то вроде этого, был со мной в корне не согласен. В конце концов, решив, что терять мне уже нечего, я встал на стенку гроба. Отчаянно кряхтя, Жак втянул меня наверх.