Она прервалась на последнем слове. Надежда? На что она надеется, на него или на себя? Пожелание ему благополучия будет похоже на насмешку… и пусть уж лучше письмо будет горьким, чем бесчувственным. Главное, закончить его. Переписывать даже эти несколько строк было бы мучением. Так что она оставила «надеюсь» и просто добавила: «в недолгом времени услышать, что ты решил».
Она перечитала написанное и содрогнулась. Ни слова о прошлом — ни единого намека на волшебное единство их жизней, когда один был в другом, как цветок в оболочке листа! Но разве место подобным воспоминаниям в таком письме? Она чувствовала, что хочет спрятать того, другого Ника в своей груди, а с ним и другую Сюзи — Сюзи, какой он когда-то ее себе представлял… Как далеки они оба были от теперешней ситуации!
С письмом покончено; она смотрела на запечатанный конверт, пока его присутствие в комнате не стало невыносимым, и она поняла, что должна или порвать его, или немедленно отправить. Она спустилась в вестибюль спящей гостиницы и сунула деньги ночному портье, чтобы тот отнес конверт на ближайшую почту, хотя тот сопротивлялся, ссылаясь на то, что в столь поздний час спешить нет смысла. «Не желаю держать его у себя», — упорствовала Сюзи и упрямо стояла у конторки, как была в халате, пока портье не исполнил поручение.
Она вернулась в свой номер и, увидев беспорядок на письменном столе, вспомнила о совете адвоката сделать копию письма. Копия должна была храниться в папке с другими документами по делу «Лэнсинг против Лэнсинга»! Она расхохоталась. Что за люди эти законники! Неужели он не понял, просто посмотрев ей в глаза и услышав ее голос, что она никогда, пока живет на свете, не забудет ни слова этого письма, — что каждую ночь будет лежать, как лежала сегодня, часами глядя в темноту широко открытыми глазами, а в мозгу голос будет монотонно повторять: «Ник, дорогой, был июль, когда ты покинул меня…» — и так далее, слово за словом, до последнего фатального слога?
Стреффорд уезжал в Англию.
Удостоверясь, что Сюзи предприняла первые шаги к обретению свободы, он стал открыто относиться к ней как к обрученной невесте и больше не видел причины держать это в тайне. Она понимала его нетерпеливое желание определиться с их планами; это защитило бы его от опасности положения выгодного жениха и заставило людей прекратить, по его выражению, совать нос в его дела. Теперь, когда впечатление новизны для него стерлось, к нему вернулась природная леность, и ничто так не ужасало его, как необходимость остерегаться бесчисленных планов, постоянно предлагаемых ему доброжелателями. Сюзи иногда нравилось, что он женится на ней потому, что это значило идти по пути наименьшего сопротивления.