Слава богу, в этом не возникнет необходимости! Его в достаточной мере проинформировали о бракоразводной процедуре во Франции, так что он знал: присутствия жены при этом не требуется, и если просто повезет и он примет какие-то меры предосторожности, то может не увидеть ее даже мельком и издалека. Он не собирался оставаться в Париже дольше чем на несколько дней, и в это время будет нетрудно — зная вкусы ее и Олтрингема — избегать мест, где они могут столкнуться. Он не знал, где она живет, но предполагал, что у миссис Мелроуз или у каких-нибудь других состоятельных друзей, а не то, в предвидении богатства, поселилась в «Нуво-люкс» или в миленькой собственной квартирке. Он не сомневался — как это ни было больно, — что Сюзи «устроится»!
Первым, кого предстояло посетить, был его адвокат, и, когда он шагал к нему по знакомым улицам, в каждом встречном лице, в каждой отдаленной фигуре ему виделась она. Невыносимое наваждение. Конечно, это долго не продлится, но пока он не мог избавиться от болезненного ощущения, будто он беглец в каком-то кошмаре — единственный видимый человек, преследуемый призрачной толпой. Казалось, глаз столицы не сводил с него немигающего взгляда.
У адвоката ему сказали, что в качестве первого шага к свободе он должен обзавестись постоянным местом жительства в Париже. Он, разумеется, знал об этом условии, поскольку видел много друзей, которые шли в суд по бракоразводным делам в той или иной стране, и успел достаточно ознакомиться с процедурой. Но это обстоятельство предстало ему в ином свете, едва он попробовал взглянуть на него применительно к себе и Сюзи: как если бы личность Сюзи до сих пор была тем фактором, благодаря которому события меняли свой вид. Он нашел себе «местожительство» в тот же день: безвкусно обставленную rez-de-chaussée,[32] явно предназначенную для совершенно иных целей. И после того как консьержка благоразумно удалилась с задатком в кармане, он, сидя там и оглядывая вульгарную плюшевую роскошь, расхохотался при мысли, чем это будет считаться в глазах закона: Домом — Домом, оскверненным его собственным проступком! Домом, в котором он и Сюзи строили свое ненадежное счастье и в котором увидели, как оно рассыпалось под грубым воздействием его неверности и его жестокости — ибо ему сказали, что он должен предстать грубым с ней, равно как и неверным! Он посмотрел на стены, увешанные сентиментальными фотогравюрами, на начищенных бронзовых ню, траченные молью шкуры и пеструю постель — и снова нереальность, невозможность всего происходящего с ним растеклась по его венам, как наркотик.