Прошла всего неделя с тех пор, как Ник покинул ее. Всю эту неделю, переполненную людьми, расспросами, сборами, объяснениями, уклоненьями, она верила, что ее спасение — в одиночестве. Теперь она поняла, что нет ничего, к чему она была бы более не готова, не приспособлена. Когда в жизни она бывала одинока? И как она вынесет его сейчас, когда ее осаждают все эти хищные воспоминания!
Обед не раньше девяти? Что, господи, она будет делать до девяти часов? Она опустилась на колени перед чемоданами и принялась разбирать их.
Постепенно, неощутимо отзвуки прошлой жизни завладели ею. Вытаскивая из чемоданов кое-как сложенные и помятые платья, она вспомнила категорическое предупреждение Вайолет: «Не верь тем, кто говорит, что в моде широкие юбки». Может быть, ее юбки слишком, так сказать, широкие? Она посмотрела на мягкие горы одежды, скопившейся на кровати и диване, и поняла, что, по понятиям Вайолет и всего ее окружения, эти платья, которые Ник находил такими оригинальными и изысканными, уже вышли из моды, выглядят буднично и годятся лишь на то, чтобы отдать их бедным родственникам или горничной. А Сюзи придется и дальше ходить в них, пока не расползутся от старости, — или же… Или же опять начать старую жизнь в какой-нибудь новой форме…
Такой поворот мыслей заставил ее громко рассмеяться. Платья? Как мало они значили для нее несколько недель назад! А теперь, возможно, станут предметом первейшей заботы в жизни. А как иначе, если она возвращается к прежней зависимости от Элли Вандерлин, Урсулы Джиллоу, Вайолет Мелроуз? Иначе ее ждет общение лишь с Бокхаймерами и им подобными…
Стук в дверь — какое облегчение! Это была снова миссис Мэтч, на сей раз принесшая телеграмму. Кому Сюзи сообщала свой новый адрес? С колотящимся сердцем она вскрыла конверт и прочла:
«Буду Париже двадцать четыре часа где сможем увидеться пиши Нуво-люкс».
Ах да — вспомнила: она писала Стреффорду! А это ответ: он приезжает. Она бросилась в кресло и попыталась сосредоточиться. Что же она там написала такого в письме? Главным образом, конечно, соболезнование; но теперь она вспомнила, что добавила в опрометчивом постскриптуме: «Не могу передать твое сообщение Нику, поскольку он уехал с Хиксами — не знаю, куда и надолго ли. Все в порядке, разумеется, это условлено в нашем с ним договоре».
Она не собиралась добавлять эту последнюю фразу, но, когда уже запечатывала письмо Стреффорду, на глаза ей попалось послание Ника, лежавшее рядом. Ничто в короткой записке мужа не огорчило ее так, как намек на Стреффорда. Это, видимо, означало, что Ник для себя все спланировал, что он был уверен в своем будущем и поэтому мог свободно и великодушно подумать о будущем для нее и дать ей подсказку. При этой мысли ею овладел неожиданный гнев: там, где она первоначально увидела ревность, теперь она видела только холодную предусмотрительность, и, когда писала постскриптум, слезы застилали ей глаза. Она вспомнила, что даже не попросила его хранить ее секрет. Что ж… в конце концов, какое это имеет значение, если люди уже знают, что Ник оставил ее? То, что они расстались, не могло долго оставаться тайной, и, раз об этом известно, будет легче делать безразличный вид.