а затем он не обнаружил ее рядом; когда же нашел, она стояла, забыв о нем, забыв обо всем: на лице отблеск того трагического неба, губы дрожат, на длинных ресницах слезы. И такой бывала Сюзи…
Закрыв книгу, он украдкой бросил взгляд на профиль Корал Хикс, которая лежала рядом в шезлонге, откинувшись на подушки. Что-то первобытное и бодрящее было в ее крепкой плебейской фигуре, в густых черных бровях, почти сросшихся над толстым прямым носом, и легкой, едва заметной тени усиков на верхней губе. Неким чудесным образом сила воли в сочетании со всеми хитростями, какие только можно купить за деньги, превратили пухлую, с землистым лицом девицу, какой она ему помнилась, в эту властную молодую женщину, почти красивую, временами бесспорно красивую — своеобразной внушительной красотой. Глядя на ее надменный профиль на фоне синего моря, он с трепетом, приятным для его тщеславия, вспомнил, что дважды — под куполом Скальци и на улицах Генуи — видел, как то же самое лицо смягчилось при его появлении, стало женственным, молящим и почти застенчивым. Такой была Корал…
Неожиданно она сказала, не поворачиваясь к нему:
— Вы не получали писем с тех пор, как вы на яхте.
Он посмотрел на нее, удивленный, и рассмеялся:
— Нет… слава богу!
— И сами не писали, — продолжала она обычным строгим утверждающим тоном.
— Нет, — снова согласился он с тем же смешком.
— Это значит, что вы действительно свободны…
— Свободен?
Он заметил, что повернутая к нему щека покраснела.
— Я имею в виду, действительно устроили себе каникулы; не связаны.
— Да, я особенно не связан, — помолчав, ответил он.
— А ваша книга?
— О, моя книга… — Он замолчал и задумался.
Он бросил в саквояж «Торжество Александра Великого», когда ночью они покидали Венецианский залив; но с тех пор ни разу не доставал рукопись. Слишком много воспоминаний и иллюзий были втиснуты между ее страницами, и он точно знал, на какой странице он почувствовал, как Элли Вандерлин, подойдя сзади, наклонилась над ним, уловил запах ее духов и услышал ее тихое: «Я хочу отблагодарить тебя!»
— Книгу я пока отложил, — нетерпеливо сказал он, раздраженный бестактностью мисс Хикс. Да уж, эта девочка никогда не зондирует почву…
— Да; я так и думала, — продолжала она спокойно, и он бросил на нее изумленный взгляд.
Что она, черт возьми, еще думает? Он никогда не предполагал в ней способности настолько далеко выглянуть из толстого панциря самоуверенности, чтобы проникнуть в чувства другого человека.
— По правде говоря, — озадаченно сказал он, — пожалуй, я слишком долго и безотрывно сидел над ней; вот почему, наверно, почувствовал необходимость перемены. Видите ли, писатель я лишь начинающий.