— Вам, вероятно, интересую подробнее узнать о моем браке. Так вот, он был не особенно удачен. Но теперь с этим кончено. Я уже два года ничего не слыхала о Джордже Сельби и решила потребовать развод.
— Вы имеете головокружительный успех на сцене…
— Мне повезло… вот и все.
— Я еще в прошлом году читал о вас во всех газетах.
— И побывали в театре?
Он покачал головой. Но Зельда не сразу поверила.
— Не видели «Дженни»?
Он сознался, что нет.
— Да, но вы могли бы сходить в театр хотя бы только затем, чтобы взглянуть на меня… — сказала Зельда медленно, сдвинув брови. — И, я полагаю, могли бы, узнав, что я в Нью-Йорке, попытаться встретиться со мной. Видно, вам совсем не хотелось этого, Майкл?
— Хотелось, конечно, но…
— Но что?
— Ничего из этого все равно бы не вышло. Вы не пожелали бы меня видеть.
— Откуда вы знаете?
— Да мне и в голову не приходило, что вы захотите встретиться!
— И вам ни капельки не любопытно было увидеть меня на сцене? Посмотреть на меня после стольких лет?
— Кон-н-ечно; мне хотелось…
— Однако недостаточно сильно, раз вы не сочли возможным купить билет хотя бы на галерку…
Он опустил голову и задвигал челюстью, как бывало, когда он был виноват и Зельда его упрекала.
— Ну, да оставим это. Ешьте же!
Она достала папиросу и закурила.
Сквозь тонкую струйку дыма загляделась на сверкающую над столом лампу. Через минуту задумчиво перевела взгляд на Майкла, склонившегося над тарелкой. Трогательный… голодный… больной… беспомощный! Она снова уставилась на лампу.
— Ну, а теперь расскажите мне еще о себе, — сказала она, когда он кончил есть. — Как вы живете? Как достаете работу?
— Хожу по редакциям журналов и разным бюро реклам и ищу…
— Это не особенно верный заработок, верно?
— Пожалуй… но жить можно.
Он, очевидно, не хотел быть с нею откровенным. Но она и без того все поняла.
— Майкл, ты никогда не думал обо мне с тех пор, как уехал из Сан-Франциско?
— Думал, разумеется.
— Так отчего же ты не написал? Ни разу, ни строчки! Ведь тебе мой адрес был известен. — Он снова повесил голову, как школьник.
— Говори же! — настаивала Зельда. — Отчего?
— Не знаю… Может быть, мне было слишком стыдно…
— Стыдно оттого, что уехал потихоньку от меня?
На его помрачневшем лице легко было прочесть ответ.
— Да, это было очень нехорошо. Но если бы ты написал хоть словечко, ты бы избавил и себя, и меня от лишней муки.
Он с несчастным видом ерзал на месте. Зельда помнила, как он всегда остро переживал раскаяние в чем-нибудь. Какое-то время терзается невыносимо, распинает себя — потом все проходит и снова тот же веселый оптимизм, как будто ничего не случилось. Зельде не хотелось расстраивать его сегодня. Она коснулась его руки.