1
Зельда перестала рассеянно теребить шнурок от шторы, испустила глубокий вздох и сказала вслух:
— О боже, что за жизнь, что за жизнь!
Бастер, думая, что она обращается к нему, поднял голову и насторожил уши. Но хозяйка, не обращая на него внимание, продолжала хмуро смотреть на толпы людей, сновавших по Пауэл-стрит, — Зельда и Джордж вот уже месяц жили в «Голден Вест Отеле». Ужасное место — думала Зельда. Неплотно прикрывавшиеся двери, тонкие перегородки, самая подозрительная публика, шум и грохот такие, что Зельде казалось, будто дом рушится. Но Джордж не желал переезжать. Здесь, по его словам, был центр, где можно узнавать все новости театрального мира, а им это и нужно. Но Зельда знала истинную причину: здесь у него была подходящая компания для игры.
Как только уехали их товарищи, они перебрались из своей дешевой комнаты в этот караван-сарай, где царил шумный разгул. Джордж заявил, что им важно «произвести впечатление» на Моррисона и поэтому надо жить во всем известной гостинице, в центре города, а «Голден-Вест» был излюбленным местом всех главных актеров водевилей.
— Вопрос только в том, по средствам ли нам это, — сказала равнодушно Зельда.
— О, это уж предоставь знать мне. Да и проживем-то мы здесь недельки две, не больше.
Джордж так был уверен в успехе, так верил в готовность Моррисона пригласить их играть в «Орфее», что когда он, после бесплодной попытки увидеть эту важную особу, возвратился домой пораженный, растерянный, глубоко задетый, у Зельды при взгляде на него душа заболела — никогда еще ей никого так не было жалко.
— Он не пожелал даже видеть меня, — объяснял Джордж, глядя на нее круглыми от изумления глазами с выражением обиженного ребенка. — Не захотел и видеть! Я сказал мальчику: доложите о мистере Сельби из Нью-Йорка, а он меня спрашивает: «По какому вы делу, мистер Сельби?» Черт побери, не объяснять же мальчишке, что у нас собака и кошка и что мы… — Голос у Джорджа оборвался. Зельда не разделяла его разочарования, так как с самого начала понимала истинное положение дел. Но ей хотелось взять в руки голову мужа и качать ее, баюкать, унимая боль, которая, она знала, терзает его. Он стоял перед ней в новенькой коричневой шляпе «Дерби», надетой немного набекрень, в перчатках, которые так старательно застегнул, отправляясь завоевывать Моррисона, — трогательно жалкий и смешной в своей растерянности.