Атмосфера этих исторических дней наполняет Париж новыми волнами, гармонирующими с нашей горячностью: у нас создается иллюзия, что мы больше не в Париже, а в столице какой-то чуждой, неведомой Франции. Физиономия предметов и существ как бы расплывается под действием тайных радиальных сил. Вид их удивляет нас и создает иллюзию, что мы впервые видим эти фасады домов, к которым поднимаем головы.
Мы приходим на площадь Маделен. На улице Рояль мы поражены тем, что движение на ней прекращено! от улицы Фобур-Сент-Онорэ, где конная полиция не пропускает экипажей. На площади Конкорд, которая начинает наполняться молчаливой толпой, цепи национальной гвардии охраняют свободный проход, ведущий от Елисейских Полей до улицы Риволи, также очищенной от публики.
Это удивляет Фредерику. Меня тоже сначала, но потом я понимаю:
— Золото Шербурга! Золото острова Фереор! Здесь с триумфом проедут грузовики. Мы не читали утренних газет, в которых, вероятно, есть маршрут шествия. Войдем в министерство, оттуда мы лучше будем видеть.
Действительно, имя Жана-Поля Ривье на рекомендательном письме, приложенном к нашему заявлению, дало нам доступ в кабинет управляющего отделом — к тому же другу капитана Барко, который поместил нас у окна первого этажа, выходившего на площадь Конкорд. Как раз под нами, на помосте, кинематографические операторы усиленно вертели ручки своих аппаратов.
Прорывая гул ожидавшей толпы, приближается рев громкоговорителей и металлический голос доносятся с Елисейских Полей, с двух автомобилей, ощетинившихся антеннами беспроволочного: «Алло, алло, грузовики с золотом прибыли из Шербурга, они проследовали мимо Триумфальной арки и спускаются по авеню… через две минуты они будут здесь…». И к взволнованному говору толпы примешиваются смех и шутки по поводу злободневного продолжения: «Алло, алло, лампа Фебус — домашнее солнце… Алло, алло, пейте только аперитив Кишоф…».
Рекламные авто проехали и удаляются по улице Риволи. Но вот, гул снова растет, ширится, подобно гулу прилива, к нему присоединяется гудение аэропланов, украшенных кокардами, которые вьются, как бы играя в небесах. А ниже, под деревьями авеню, рождается в торжествующей синеве желтая масса, сверкающая на солнце: на уровне крыш расположенных вблизи зданий, увешанных флагами, тихонько скользит к нам огромный дирижабль, в свою очередь бросающий в толпу крики громкоговорителей.
Но их апокалипсические голоса тонут в ураганном реве толпы (на площади, сплошь усеянной движущимися головами по обе стороны прохода, собралось около пятнадцати тысяч зрителей), любующейся этим потрясающим шествием. Три броневика в ряд, занимая всю ширину авеню, ползут по деревянной мостовой. Из-за их брони, украшенной цветами, выглядывают дула семидесятипятимиллиметровых орудий. За ними взвод конной республиканской гвардии, с трубачами впереди…