— Эх, жалко, меня с вами не оказалось! Я бы показал.
— А что бы ты показе? — осведомился Паша.
— А то! «Архангелов» в «клоповник» упекли, а начальника милиции не поставили. Эх, будь я на вашем месте, уж я бы догадался! Я бы сам записался в начальники. Быть бы мне при сабле, при мундире со шнурами.
— Запутаешься в шнурах-то. Для шнуров тоже сноровку иметь надо, — съязвил Герман.
— Что шнуры! — фыркнул Паша. — Он в самом мундире утонет, все равно как мышь в кадушке!
Все засмеялись. Семен открыл рот, собирясь что-то ответить, но в этот момент заревел заводской гудок. Мы переглянулись: почему гудит в неположенное время?
В цех вошел черноволосый вожак мартеновцев Василий Ливадных:
— Эй, земляки, товарищи, пожалуйте в сортопрокатку! Митинг там будет!..
В. И. Ливадных.
Шихов торопливо поднялся первым:
— Митинг так митинг, давай нажимай на пятки!
В сортопрокатном народу полным-полно, не пробраться. Те, кто пришел позже, старались протиснуться вперед, вполголоса просили потесниться. На них сердито шикали.
Семен мигнул нам: не отставай, мол, ребята, — и нырнул в толпу. Мы энергично заработали плечами и локтями. Вскоре нам удалось пробиться к дальнему стану и залезть на него.
На другом стане говорили ораторы. Егорыч Мокеев только что кончил речь и полез вниз, конфузливо теребя усы. Кругом одобрительно гудели. На место Егорыча легко вскочил стройный человек в солдатской шинели.
— Ребята! — удивился Герман. — Да ведь это Малышев!
— Верно, Малышев, — подтвердил Семен и закричал на весь цех: — Ура! Малышев приехал!
Шихов первым приносил в нашу компанию новости. От него мы узнали о восьмичасовой смене во всех цехах, о рабочем контроле, о создании конфликтной комиссии.
Однажды Семен прибежал чрезвычайно взволнованный и выпалил:
— Вооруженная боевая рабочая дружина создается, братцы! Айдате записываться! Я пулеметчиком пойду…
— Эва, куда хватил — пулеметчиком… Да ты ничего не понимаешь в пулемете-то, — охладил его пыл Герман.
— Научимся! — не сдавался Шихов.
Но в дружину нас по молодости не взяли. Мы утешались тем, что бегали по митингам. А митинговали в те дни часто, собирались в любое время и говорить могли с утра до ночи.
Хорошо помню митинг в театре. Мы явились туда часа за два до начала в надежде захватить места поближе к сцене. Но как ни спешили, не только ближних, а и дальних свободных мест уже не оказалось: народ заполнил зал до отказа. Тут были и мастеровые, и солдаты, и господа.
Театр гудел. Среди общего шума можно было разобрать лишь отдельные слова и фразы: «Революция…», «Присяга на верность…», «Нет, хватит, поприсягали…»