Я облизнул пересохшие губы, на которых был вкус пепла.
— И?…
— От начала до конца, — сказал Пол.
Я заставил себя говорить спокойно:
— Но здесь ничего нет.
Пол опустил глаза:
— Он велел копать.
— Я помогу, — предложила Ди.
Я даже не сознавал, что она стояла у Пола за спиной. Я посмотрел ей в глаза и кивнул, потому что не мог ничего сказать.
Мы принялись копать. Мы сняли верхний слой белого пепла, сухого, холодного и мертвого, и обожгли пальцы на углях, которые были под ним. Мы копали, пока Ди не сдалась от жара. Потом сдался Пол. Потом я копал сам, вгрызаясь в еще горячее сердце костра. Я убирал крошащиеся, дымящие куски пепла и дерева, и мои пальцы покрывались волдырями.
Я нащупал кончики пальцев. И сами пальцы — длинные, изящные… а потом она взяла меня за руку. Пол схватил меня и потянул, а Ди потянула его, и вместе мы вытащили ее наверх.
И это была Нуала.
— Черт, — пробормотал Пол и отвернулся, потому что она была выпачкана пеплом и голая.
Она смотрела на меня. Я не хотел говорить «Нуала», потому что, если бы она не ответила, я точно понял бы, что она меня забыла. Лучше растянуть момент незнания, чем знать наверняка.
Я стащил через голову свитер и протянул ей:
— Холодно…
— Геройский поступок, — саркастически заметила Нуала, однако взяла его и надела. Свитер доходил ей до середины бедра. Я увидел мурашки, бегущие по ее ногам.
Я понял, что она смотрит на Ди, которая стояла рядом с Полом. Заметив наши взгляды, Ди тоже отвернулась, как бы оставляя нас наедине.
— Я думала, ты меня бросил, — прошептала Нуала.
— Прости, — сказал я и потер глаза, пытаясь справиться с неожиданно подступившими слезами и чувствуя себя идиотом. — Пепел попал в глаза…
— Мне тоже, — сказала Нуала, и мы обнялись.
Я услышал за спиной голос Ди, а потом услышал, как Пол неуверенно отвечает:
— Дорога длинная, но другой-то нет, правда?
Правда.
Добро пожаловать, леди и джентльмены. Меня зовут Ян Эверетт Иоганн Кэмпбелл, третий и последний. Надеюсь, я смогу завладеть вашим вниманием. То, что вы увидите сегодня, — чистая правда. Не удивительная, не шокирующая, не возмутительная, но совершенно точно — правда. О чем я искренне сожалею.
Бриджид-холл был битком набит. На каждом стуле кто-то сидел. Некоторые сидели на полу. У задней двери стояли люди. Красная дверь была открыта, и в нее тоже заглядывали. В конце концов, стоять недолго — всей пьесы было на полчаса.
Сегодня все было ярче, чем обычно, потому что из-за облачности рано стемнело. Зрительный зал сидел в полной темноте, а сцена была единственным островком реальности в мире, и мы — единственными людьми. Жизнь вне пьесы была метафорой, а мы были настоящими.