Мы — холод и тьма, мы — одно и множество,
Мы ждем и ждем, так поют мертвые.
Так пою я: взрасти, восстань, иди.
Так пою я: те, кто не на небесах и не в аду, взрастите, восстаньте, идите.
Некрещенные и неблагословленные, придите ко мне из своих убежищ в дубовых ветвях.
Жалкие полудемоны, свернувшиеся в грязи, пойманные моей силой, восстаньте и идите.
Ваш день близится.
Услышьте меня. Готовьтесь к празднеству.
Джеймс трясся, опустив голову, прикрывая ее руками. Он так и сидел, прижав к затылку руки с побелевшими костяшками, пока песня не затихла и солнце не зашло, погрузив нас в темноту. Затем медленно сел и посмотрел на меня так, что я поняла: между нами что-то изменилось. Вот только что именно?
— У тебя бывают предчувствия, что произойдет ужасное? — спросил Джеймс, в сущности не ожидая ответа.
Я тоже села:
— Обычно ужасное — это я.
Джеймс натянул капюшон и встал. Затем — о чудо! — протянул руку, чтобы помочь встать мне, как будто я — человек, и хрипло произнес:
— Ты сама говорила — бывают и похуже.
от: ди
кому: джеймсу
текст сообщения:
это дайне сиды с кот живет люк. я узнала брендана. не знаю чего он хочет, они ждали меня после уроков.
он спросил хочу ли я еще раз увидеть люка.
отправить сообщение? да/нет
сохранить сообщение? да/нет
сообщение будет храниться 30 дней.
Вашингтон находится за тысячу миль от Торнкинг-Эш. Ну, может, не за тысячу, но, по ощущениям, не меньше. Мне казалось, что автобус, везший нас в театр «Марион», — это космический корабль, который доставил нас с отдаленной планеты, усыпанной осенними листьями, на закатанную в асфальт луну, украшенную редкими декоративными деревьями и населенную пришельцами в деловых костюмах.
Пол устроился за мной, у окна, а я разбирал ручки и пытался удержать все запчасти на лежащей у меня на коленях тетради. Где-то впереди сидела Дейдре, и рядом с ней болталась большая часть моего мозга.
За окном то и дело мелькали полосы полуденного света, прорывающиеся между высокими зданиями. Там, где свет касался верхушек домов, они сияли кроваво-красным светом. По тротуару шли сотни людей: туристы, бизнесмены, бездомные… Все заглядывали в автобус голодными, усталыми или отстраненными глазами, и все выглядели одинокими. Одинокие люди в волнах человеческого моря.
— Я хочу нажраться, — глубокомысленно произнес Пол.
Он много чего говорит задумчиво, с усилием, но такого я еще не слышал. Обычно Пол употребляет фразы вроде: «Не понимаю, что тут имеют в виду», — если смотрит в книгу или в конспект. Или: «Мне надоело, что никто не понимает нюансов игры на гобое». Нюансы игры на волынке тоже мало кто понимает, и я бы, пожалуй, мог обсудить с ним эту тему, если бы гобой не был таким дурацким инструментом.