— Кто-нибудь еще может его заменить?
— Нет.
— В чем состоит операция?
— Резекция легкого.
Сердце Лесли заколотилось от волнения.
— Сложная операция.
— Поэтому я и волнуюсь. И Зекер был одним из первооткрывателей в этой области. Это он научил меня всему, что я знаю. — Он встал из-за стола и принялся вышагивать по комнате. — Если бы только можно было придумать какой-то другой выход!
— Почему ты не можешь оперировать сам?
— Это невозможно!
— Но ты же делал это раньше?
— Да. Но пациенты не были моими близкими. Когда ко мне под нож ляжет Дебора… — Он посмотрел на свои руки и яростно сжал кулаки. — Нет, я не могу!
— Ты должен, Филип. Иначе она умрет.
Он снова сел за стол и, взяв нож для резки бумаги, подержал его на ладони, потом отбросил в сторону.
— Скажи, пусть готовят операционную.
— На какое время?
— На семь.
Лесли уже была в дверях, когда он остановил ее:
— Подожди! Ты можешь… дать телеграмму сэру Лайонелу? Ему лучше вылететь сюда.
— Я сделаю это прямо сейчас. — Лесли сочувственно посмотрела на него. — Удачи, Филип!
В семь часов Лесли вошла в операционную. Она была напряжена до предела и с поразительной отчетливостью ощущала все, что видела вокруг, — сверкающую сталь инструментов, белизну эмалированных подносов, стерильность сложенной стопками марли. Анестезиолог готовил свои препараты и только на мгновение поднял голову, когда в операционную на каталке привезли Дебору. Но неужели эта неподвижная белая фигура, укрытая простыней, — та самая Дебора, с которой Лесли разговаривала сегодня днем? Нет, сейчас это такой же пациент, как все остальные нуждающиеся в срочной медицинской помощи.
Вошел Филип. Сестра завязала ему халат, помогла натянуть перчатки. В хирургической маске он подошел к операционному столу. Казалось, он не видит вокруг ничего, кроме лежащего перед ним тела. Бесстрастным, неузнающим взглядом он скользнул по лицу Лесли. Наконец он едва заметно кивнул, и тотчас же фигуры в белых халатах полукружием застыли вокруг стола словно мраморные изваяния. Взяв из рук операционной сестры инструмент, уверенным движением он сделал первый надрез. Руки его были тверды, движения — неторопливы и вместе с тем точны. Лесли завороженно смотрела, как, раздвинув кожу, он внедрился в плоть. Треснули надрезанные ребра, и показалось больное легкое.
Сквозь какую-то пелену Лесли ощущала хруст накрахмаленных халатов и эту атмосферу напряженной тишины, нарушаемой лишь позвякиванием инструментов да краткими отрывистыми командами самого Редвуда. Медленно проходил час за часом, нестерпимым жаром тропиков палил электрический свет ламп. Восемь часов. Десять. Жара становится все более невыносимой, и сестра все чаще отирает пот со лба Филипа. Но ни одного раза не оторвал он взгляда от стола, и Лесли не могла не изумляться уверенности и чувствительности, с какими производили каждое движение эти несущие исцеление руки.