Каменный пояс, 1987 (Петрин, Альманах «Каменный пояс») - страница 137

Набивали мы животы щедрыми разносолами, гомонили вместе со взрослыми.

— Пап, а пап, — наконец не утерпел я, — а что у тебя в мешке?

— Эх, елки зеленые, как же так, память совсем отшибло. А ну, крольчата, неси до меня ранец.

И вот разверзся этот загадочный мешочный клад. Первой появилась на свет ярко-зеленая шаль и легла на плечи бабки.

— Ну, уважил! Только куда мне, старой, эдакую красоту? А ты пройдись, пройдись, мать! Покажи сыновний подарок, — засветился от удовольствия дед.

Поплыла бабка павой вкруг стола, глаза счастьем наполнены, лицо светлое. Повела плечом, будто собиралась лихо притопнуть ногой.

— Хороша! — сказал кто-то восхищенно, не поймешь, про шаль или бабку.

— А это тебе, Любаша.

Неудержимо хлынул ей на колени тонкий шуршащий материал, резанули в глаза оранжевые цветы, рассыпанные по зеленому полю. И я увидел, как крупными дождинами покатились из материнских глаз слезы. Тете Лизе тоже достался отрез на платье, деду — пачка бездымного пороха и стеклорез с блестящей алмазной точечкой. На время содержимое стола было забыто. Все с удивлением и восторгом рассматривали подарки. И лишь я нетерпеливо ждал своей очереди. Легли в бабкин передник две пачки хозяйственного мыла. Дед уже попыхивал козьей ножкой, заправленной «иноземным» табаком. Наконец, развернул отец байковую портянку, и я увидел вороненый ствол и рубчатую коричневую рукоятку. Пистолет! Если бы не виднелась из ствола серая пробка, его можно бы принять за настоящий. Так он был неотразимо хорош.

— Мне? — еще не поверил я.

— Тебе, сынок. Играй. И пускай только такая память о войне будет в твоей жизни.

Я прижался губами к его щеке и, не в силах больше владеть собой, выскочил на кухню. Вскоре туда явилась и вся наша «мошкота». Хвастать подарками. Братьям достались губные гармошки, Нонке — плюшевый заяц, Вальке и Женьке — костяные свистки. Вдобавок, они принесли круглую жестяную коробку с разноцветными леденцами и тут же устроили дележку. Зажав в кулаке свою долю, я снова нырнул в комнату. За столом шел оживленный разговор, поименно вспоминали сельчан: кто из них воротился, кто увечен, а кому и вовсе не удалось дотянуть до Победы. И получалось так, что вкрутую осиротело село, из каждых четырех солдат трое полегли в дальней стороне. Такую тяжелую дань из нашего таежного угла приняла война.

А за окнами постанывала от мороза старая черемуха, скреблась о стекла стылыми ветвями. Уходил прочь последний месяц победного сорок пятого года.