Оба они молча посмотрели на командира и лежащую на его руках летчицу.
— Иван Петрович, — проговорил Сазонов, — вот… Быстрова…
Матрос, которому доктор бинтовал раненое плечо, вскочил, выхватил из рук доктора бинт и, придерживаясь здоровой рукой за стену, пошел, покачиваясь, к выходу.
— Куда?! — возмущенно крикнул Сергеев.
— Я? Я подожду…
* * *
Катер медленно подходил к упрямо державшемуся на воде немецкому летчику.
Шведов приказал Горлову, Усачу и Храпову.
— Принять на борт.
— Есть, принять на борт! — пробасил Усач.
— Эй, фриц, гут морген! — сидя на приспущенном трапе возле самой воды, крикнул Горлов.
Усач перегнулся с палубы, проворно схватил немца за воротник и приподнял из воды, а затем, подхватив на свои могучие руки, втащил на палубу и поставил на ноги. Горлов и Храпов выловили парашют.
— Нешто это человек? Каракатица! — оценил Усач пленного майора с крестом.
Алексеев расстегнул кобуру немецкого майора, достал из нее пистолет и сунул себе в карман.
Горлов повернулся к стоявшему тут же Шведову:
— Поглядите, товарищ штурман, с крестом. Не иначе как ас.
— Там разберемся… — ответил Шведов. — Пленного обыскать. Дать сухое белье и двести водки. Документы тщательно высушить. — И, посмотрев на моряков, добавил — А вы переодеваться. Фельдшер! Дать им по двести граммов согреться. И отпусти спирт. Пусть разотрут друг друга. Потом принеси бинт, перевяжешь… Поцарапало руку.
Операция закончена. Можно возвращаться к родным берегам.
Звено истребителей третьей группы кружилось над катерами. Остальные за пределами видимости, далеко на северо-западе преследовали врага.
Придя в сознание, Наташа открыла глаза. Один открылся легко, второй — труднее. Болело веко. «Вижу хорошо», — обрадовалась она. Наташа увидела незнакомое помещение. Она лежала на походной койке под теплыми одеялами. Туго забинтованная голова болела, казалось, что именно повязка, а не рана заставляет болеть всю голову. Левая рука, в лубке от кончиков пальцев до локтя, лежала поверх одеяла. Летчица осторожно приподняла ее. Попробовала шевельнуть пальцами. Кисть руки болела, но терпимо. Хуже обстояло дело с ногой. Малейшее движение вызывало резкую боль, словно бы электрический ток пробегал от пятки до бедра. Перевязка стягивала ногу, из-за чего ступня отекла и пальцы кололо иголками. Нога под бинтами так горела, будто на ней разожгли костер. Сверху давили, подобно гире, несколько одеял. Наташа попыталась согнуть здоровую ногу, чтобы облегчить тяжесть, но из ее попытки ничего не вышло. Тогда она постаралась вспомнить, что с ней произошло. Память отчетливо, до малейших подробностей восстановила все, вплоть до момента, когда она выбросилась с гибнущего самолета. Дальше — провал, холод, мрак…