— Приглашение, — сказала она, дочитав до конца. — Меня сердечно приглашают на обед в британское посольство.
— Забавно, — ответил бей, но не пояснил, что именно забавно.
Второе письмо было от девушки, которая просила совета по деликатному вопросу. Внезапная смерть помешала ее отцу выбрать ей достойного жениха. Теперь ее руки добиваются три претендента, каждый утверждает, что именно он получил благословение ее покойного родителя. Чего девушка хотела от Элеоноры, она не написала, но в конце письма стояла приписка: «Уверена, Вы сможете мне помочь».
В течение следующих трех дней корреспонденция сыпалась на Элеонору как из рога изобилия: приглашения, визитные карточки, письма и телеграммы, просьбы почтить визитом или дать совет. Ей писали в основном из Стамбула, хотя приходили письма и из других, более отдаленных частей империи — Салоник и Трабзона: она о таких слышала, могла найти на карте, но этим ее сведения и ограничивались. Позже начали приходить телеграммы из таких далеких мест, как Копенгаген и Чикаго. Но откуда бы ей ни писали, хороша ли была почтовая бумага или нет, Элеонора всем отвечала. Она вежливо отклоняла приглашения на приемы и обеды, ссылаясь на состояние здоровья. Тем, кто просил о помощи, она старалась дать как можно более дельный совет, хотя если кто сейчас, и нуждался в совете, так это она сама.
К концу августа Элеонора совершенно пришла в себя после случая во дворце. Хотя здоровье ее поправлялось, Элеонору не оставляло чувство, что жизнь ее переменилась необратимо. Это было все равно что сесть за роскошный ужин из жареного ягненка, фаршированной айвы, салата — и обнаружить, что на столе ни вилок, ни ножей. Жизнь в доме Монсефа-бея шла своим чередом, но Элеонора не могла избавиться от неприятного чувства, что рука судьбы сжимается все крепче, заслоняет ее будущее, ограничивает движения, как платье, которое все время садится. Ей все казалось, что вот-вот что-то треснет, порвется, словно слишком тонкая ткань.
Хотя она рассказала бею все, что могла вспомнить о второй аудиенции у султана и о том, как она очнулась в гареме, хотя тысячу раз принималась объяснять ему, какая, по ее мнению, существует связь между гирканцами и Османской империей, а он много раз простил ей невольную неосторожность, хотя никогда раньше они так много и откровенно не разговаривали, Элеонора чувствовала, что отношение бея к ней изменилось навсегда. Даже когда он заговаривал о повседневных вещах — жаре, ценах на хлопок, можно ли достать вишню на рынке, — он не переставал хмуриться.