Уже потом, когда ее завернули в толстое белое полотенце, Элеоноре показалось, что она словно заново родилась. Все горести и тревоги прошедших недель сошли с нее, как сходит старая кожа, и поток воды унес их. Она еще не совсем пришла в себя, бедренные косточки торчали, как подпорки шатра, но теперь она стала совсем другим человеком.
— Надеюсь, тебе это подойдет.
Элеонора обернулась и увидела за спиной госпожу Дамакан. В руках у служанки было красивое бархатное платье. Она протянула Элеоноре чистое белье и помогла застегнуть пуговки на спине. Когда все было застегнуто, в дверь постучали. Это был господин Карум, дворецкий. Он молча проводил Элеонору вниз, в столовую. Отец и Монсеф-бей уже сидели за столом, но при виде Элеоноры оба поднялись.
— Великолепно! — сказал Монсеф. Он отодвинул стул рядом с собой и жестом пригласил ее садиться. — Платье тебе очень идет.
Комплименты бея смутили Элеонору, она нерешительно потеребила кружевной воротничок и посмотрела на отца. Он надел свой лучший костюм и аккуратно подровнял усы. С гордой улыбкой Якоб потянулся через стол и сжал руку дочери:
— Ты просто красавица, Элли.
Господин Карум внес блюдо с дичью на подушке шафранного риса. Обычно Элеонору больше занимали разговоры, чем еда, но после недели вынужденного поста в корабельном трюме сочное хрустящее мясо и крошечные изюминки, попадавшиеся в рисе, привлекали ее внимание гораздо сильнее, чем последние стамбульские новости. Тем не менее она услышала, как отец и Монсеф-бей обсуждали судьбу племянницы госпожи Дамакан, которая прослужила несколько лет у бея, а теперь была замужем за кузнецом, татарином из предместий Смирны. Как выяснилось, именно из ее гардероба было то платье, в котором Элеонора вышла к столу. Женщины привезли его вместе с другой одеждой, чтобы продать в Стамбуле, но почему-то так и не донесли до базара. После пудинга из айвы мужчины перешли в библиотеку, а Элеонора, которая порядком устала, поднялась в свою комнату.
Сон восстановил их силы, и на следующее утро они перво-наперво велели везти себя на Галатскую телеграфную станцию телеграфировать Руксандре, потом сели в красный фуникулер, который вознес их вверх по главной улице Перы. Элеонора любовалась бульваром, что спускался по пологому холму, и ей чудилось, что она в Бухаресте или Париже, а может, на странице «Песочных часов» или какого-нибудь другого романа. Она смотрела, как мимо нее проплывают дамы, которые словно сошли с картинок модного журнала, и вдыхала сладкий аромат засахаренного миндаля — его продавал уличный торговец неподалеку от кафе «Европа».