Она, значит, свое умение внучке передала? Это хорошо.
И к Марфе потянулись хворые. Правда, это паломничество вмиг пресекла Магдалена, но и она, узнав от прислуги о талантах няньки, тоже решила оздоравливаться травами.
Так что забот у Марфы прибавилось, зато ее отлучки в лес подозрения не вызывали.
Но легче от этого женщине не стало.
В общем, не имело смысла бороться за жизнь страшненького страдальца, со всех сторон не имело.
Однако Марфа боролась. Потому что привязалась к малышу всем сердцем, всей своей израненной душой. Когда женщина брала Павлушку на руки, она ощущала, как ее буквально обволакивает облако любви. Не материнской – сыновней.
Это было непередаваемо…
Ничего подобного рядом с Сигизмундом Марфа не чувствовала. Малыш деловито сосал молоко, толкая материнскую грудь крепкими кулачками и бессмысленно рассматривая окружающий мир. Как, собственно, и положено младенцу. Месяца в три мальчик начал улыбаться своей кормилице, а заодно и всем, кого знал. Тоже как и положено в его возрасте.
А здесь, в подземелье, в сумрачном свете керосиновой лампы, все было иначе. Стоило Марфе только войти в узкий лаз, ведущий в пешерку, как ее накрывало волной радости. И даже тоненький плач измученного ребенка прекращался, когда женщина входила в пещерку, на страшненьком личике мальчика открывались щелочки глаз, и столько счастья было в этих заплаканных глазенках! Столько любви!
Ну как можно было позволить ему умереть!
И Марфа боролась. Она каждый раз, вымыв Павлушку в принесенной ею воде, аккуратно опускала голенького малыша в теплую воду источника. Сначала немного поддерживала его, а вскоре мальчик плавал сам, ныряя и фыркая. И после таких купаний Павлуше явно становилось легче.
А еще Марфа придумывала и составляла различные сборы трав, вспоминая уроки бабушки. И поила отварами и настоями Павлушку. И примочки ему делала на все тельце, заворачивая его в пропитанную отваром пеленку. И молилась за него…
И – вы́ходила!
Вскоре по пещерке и вокруг нее затопал крепенький мальчуган, до самых холодов бегавший босиком и в одних штанишках. Очень умненький, очень добрый, очень нежный, очень ласковый. И безумно любивший свою маму Марфу.
Павел считал Марфу матерью, а она и не возражала, полюбив малыша всем сердцем.
Они были такими разными, ее сыновья! Родной – красавчик внешне и все больше гниющий внутри. Приемный – ребенок чудесной души, но ужасной внешности.
Впрочем, когда Павел начал подрастать, он уже не выглядел так шокирующе, как после рождения. Да, волосы у него так и не выросли, и бровей с ресничками не было, и ушные раковины отсутствовали.