– Ох– ох– ох, – вздыхал Иванушка, любовно разминая несуществующую бороду. – Горе мне, окаянному душегубцу. Могем найти, батюшка, отчего ж не могем. Только вот – нельзя ли бороденку на время возвернуть? Негоже государю расейскому по Городу с босым лицом в стиле «унисекс» бегать.
– Наказание Главного Суда обжалованию не подлежит, – развел когтями Шеф. – Ты бы успокоился уже давно, а? Спроси Петра Первого, он тебе подтвердит: бритый и упакованный в «Армани», ты обалденно сексуален.
– Петр как раз по условиям наказания бороду носит, – уныло заметил Иван Грозный. – Он моих страданий не поймет. Следствие– то мы быстро проведем, батюшка. Только вот скажи – пытать хоть можно? На кол сажать?
– Нет уж, – отрезал Шеф. – Ну почему, вот почему при таком глобальном перенаселении у меня в Городе дефицит профессионалов? Ты сколько бояр в Москве перевешал – думаешь, среди них хоть треть была виновата? Да любой подпишет признание, если ему кол показать. И зачем мне сорок тысяч человек, сознавшихся в установке «жучка»? Куда ни кинь – всюду клин. Ментов привлечь? Знаю я эту братию: запихнут в рукав взятку от архангелов и объяснят прослушку техническим сбоем. Вот ты, Иванушка, честный садист. Попытайся, пока Калашников не вернулся, провести гуманное расследование и желательно без членовредительства. Бороду не разрешу носить, но относительно трехдневной щетины – обсудим. Ты меня понял?
Грозный угловато поклонился, зажав в щепоть бороду– призрак
– Тяжело без кола– то, – угрюмо признался он. спорились, батюшка, насчет вертолетишка. Иначе мне к тебе на дачу по пробкам сутки добираться.
Вскоре после того как Грозный покинул кабинет, прозвучал настойчивый зуммер. Потянувшись к кнопке, Шеф включил громкую связь с приемной.
– Что там у тебя еще? – недовольно спросил он секретаршу.
– Прошу прощения, монсеньер, – прорывался сквозь шум французский акцент Марии– Антуанетты. – К вам тут посетитель ломится… и у меня уже не осталось сил, чтобы его сдерживать. Обещает разнести всю приемную.
– Кто это осмелился так нагло себя вести? – лицо Шефа потемнело в ужасной догадке, изо рта вылезли клыки. – Неужели сюда явился САМ Голос?
– Хуже, – обреченно прохрипела секретарша. – Это Алевтина Калашникова.
…Створки дверей распахнулись от сильного удара извне…
Глава третья
ГЕФСИМАНСКИЙ САД
(через два дня, утро, Ерушалаим – буквально посреди нескольких выкорчеванных с корнем растений)
Развалившись в тени толстенного ствола старой оливы, изрядно перепачканные землей и зеленью от раздавленных листьев, Калашников с Малининым мяли в руках лист полупрозрачного пергамента, убористо исписанного фразами на кириллице. Только что секретная инструкция от Шефа была извлечена из продолговатого цилиндрика (в похожих контейнерах обычно перевозят свернутые в трубочку картины), и оба напарника дотошно изучали послание. Разобрав содержимое потемневшего штампа на обороте пергамента, Малинин с отвращением поморщился.