Сердце мое забилось неровными толчками.
— Что будем делать, Петр?
— Поддержим, — отвечал Кузнецов и приказал бить осколочными через головы наступающих.
После нескольких выстрелов по лесу примчалась невесть откуда тридцатьчетверка, красиво тормознула рядом с нами и заглушила двигатель. Высунувшаяся из башни голова в танкошлеме крикнула:
— Видели впереди «Тигра»? Глядите в оба!
Танк умчался, и снова мы одни.
Петр приказал подать машину вперед — вниз по склону, чтобы не маячить на фоне неба. Заняли новую позицию — и недосчитались Бакаева. Исчез бесследно. Ничего не понимая, мы только молча переглянулись. Командир и наводчик почему-то повернулись, стоя на своих сиденьях, и стали смотреть назад. Опустив клин своего люка, протискиваюсь между пушкой и наводчиком к квадратному люку и выглядываю: на том месте, где недавно стояла наша машина, молниеносно развернулась к бою батарея 122-миллиметровых гаубиц и после трех пристрелочных выстрелов открыла беглый огонь по тому же леску. На душе сразу стало поспокойнее, и я уселся на свое место. Через пять минут в квадратном люке появилось сконфуженное круглое лицо нашего замкового виновато помаргивающего глазками. Держась одной рукой за живот, Бакаев полез в свой правый задний угол боевого отделения. Лапкин презрительно скривил губы и молча показал земляку увесистый, похожий на кувалду кулак. И снова все занялись наблюдением.
На счастье Бакаева, командира, да и остальных, в эту минуту занимало другое: из низины, спотыкаясь и смешно размахивая руками, бежал прямо на гаубичную батарею солдат. Когда он поравнялся с нами, я успел разглядеть его злое и одновременно испуганное лицо со впалыми щеками, поросшими редкой щетиной. Боец что-то кричал на бегу, беззвучно открывая рот: из-за непрерывного грохота четырех пушек ничего нельзя было расслышать. С разрешения командира я отправился на батарею, чтобы узнать, в чем дело. [122]
Вот солдат, хватая широко разинутым ртом воздух, вбежал в расположение батареи и, остановившись рядом с артиллерийским офицером, крикнул, задыхаясь:
— Куда же вы... по своим... мать-перемать... бьете?! Фрица в лесу уже и духу нет...
Бледный, несмотря на запорошенное пылью лицо, по которому сбегали из-под пилотки капли пота, оставляя грязные полоски, с вытаращенными глазами, он неловко подергивал правым плечом, поправляя сползающий ремень винтовки с примкнутым штыком, а занятый своим делом комбат, не обращая на гонца внимания, возможно просто не слыша его, прижимал к уху трубку полевого телефона и с упоением продолжал выкрикивать команды, пока солдат не дернул артиллериста непочтительно за рукав и не проорал, приподнявшись на носках, в полуоглохшее от пальбы ухо: