Противник снова «драпает» — преследуем его по пятам. Узкая дорога; мелкая, въедливая пыль, подолгу висящая над проселками неподвижным длинным желтоватым облаком, даже если промчится одиночная автомашина или пройдет танк. И устоявшийся, невыветривающийся запах гари.
Поворот — и сразу довольно крутой подъем, ведущий к тесному проезду в эскарпе. На обочинах фанерные таблички: «Мины!» Круглые черные железные диски и деревянные ящики противотанковых мин встречаются чуть ли не на каждом шагу по обеим сторонам большака, противопехотной мелочи и счету нет. Наверное, какой-нибудь немецкий УР (укрепрайон). СУ взбирается, натужно ревя, по изогнутой влево дороге. Уже хорошо видны отодвинутые в стороны ежи, поломанные крестовины с колючкой. И вдруг из прохода выскакивает навстречу, [120] словно угорелый, грузовичок-полуторка. От неожиданности, а больше из-за боязни раздавить его, сбрасываю газ. Двигатель глохнет, и самоходка начинает сползать вниз. Ухватившись за рычаги, откидываюсь назад и тяну их изо всех сил на себя, но машина (проклятые ленты!) продолжает, набирая скорость, уже не ползти, а катиться через обочину в поле. Прямо передо мной, как раз посередине широких гусеничных следов, отпечатавшихся на пыльной земле, выныривает из-под днища черная мина. По занывшей от напряжения спине пробегает жутковатый холодок. Ф-фу, остановилась наконец дура! С минуту пережевываю происшествие. А сверху в люки заглядывают бледные лица «пассажиров». Ребята с облегчением хвалят водителя и тонко острят по поводу своего недавнего испуга. Заведя мотор, возвращаюсь точно по своему следу на дорогу и медленно, на первой, ползу вверх. Цель уже близка — и снова из проезда вырывается, вздымая клубы пыли, грузовичок, на этот раз набитый солдатами. Скатывание повторяется, но сидящие на броне, уже умудренные опытом, ссыпаются, словно горох, на дорогу и отбегают подальше, а мы, съежившись в ожидании взрыва (хоть бы не фугас!), спиной вперед пересекаем обочину — роковую черту между жизнью и смертью — в новом месте. Однако машина каким-то чудом не «наступила» ни на один «подарочек». Теперь ругаемся мы с «помпой», прибежавшим с дороги по следу, открываем люки в трансмиссию и начинаем «колдовать» над тормозными лентами. С третьего захода пригорочек все же взяли. Все наши спутники предпочли подняться на него пешком и, покуривая, наблюдали за передвижениями непослушной самоходки с безопасного расстояния.
Потом был крохотный хуторок в две хаты, левее которого остановилась в полном одиночестве наша машина. Из попутчиков с нами остался только один разведчик. Огромные диски подсолнухов висят вровень с крышами хатенок, повернувшись в сторону невысокого солнца. Стоим на картофельном поле, перед большой округлой котловиной с пологими склонами. Обзор отличный, и ниоткуда не стреляют. На противоположной стороне котловины — редкий лесок. Связи ни с кем нет. Ведем круговое наблюдение. Вдруг километрах в полутора впереди ожило, казавшееся нам пустынным, дно котловины. Маленькие человеческие фигурки, пригибаясь, падая и снова вскакивая, неровными цепями неуклонно приближались [121] к леску. Лениво вздохнувший ветер принес издали протяжное, похожее на тихий стон «а-а-а!» — это загремело над полем боя страшное для врага «ура!» нашей пехоты, идущей в штыки.