всех птенцов. Кого только не было в её птичьем детском садике: маленькие овсяночки, конопляночки, зябличата, большеголовые сорокопутята, дятлята в пёстрых мундирчиках и вместе со всеми ними — будто из одного пуха сделанные, но с крючковатыми хищными клювами — пучеглазые совята! Все эти «
пченчики» — как нежно называли их колумбы — голодным писком и криком чуть свет поднимали главмаму, а она будила других девочек — нянь. Все птенцы получали свой завтрак вовремя, а сытые хищные совята не трогали своих маленьких товарищей. Запасы муравьиных пирожков колумбы покупали у деда Бреда, а совята получали кусочки свежего мяса.
Из мальчиков один Анд принимал участие в трудном деле выкармливания птенцов. Ему это не мешало широко исследовать Землю Неведомую. Анд устроил несколько лёгких коробочек из берёсты, пришил их себе к поясу; одну из них наполнял муравьиными пирожками, а в остальные сажал «пченчиков» и спокойно отправлялся с ними в лес. Когда в коробочках начинало пикать, Анд отставал от товарищей, садился на первый попавшийся пень, раскрывал коробки и деревянным пинцетиком совал корм в широко раскрытые рты проголодавшихся малышей.
Колк и Вовк гоняли в это время по всем лесам, искали гнёзда, ставили капканчики на мелких грызунов и землероек, невидимками живших где-то под опавшими листьями и в траве; зарывали для них глубокие банки с приманкой — края наравне с землёй. Лав деятельно помогал им во всех их работах. Но иногда вдруг пропадал, терялся, как тут говорят, неизвестно где. Он прятался от всех где-нибудь в высокой траве на поляне или в яру над речкой, ложился на землю и, подперев рукой огненную голову, вглядывался в таинственную глубину омута или в бездну неба, где под надутыми парусами облаков медленно проплывали невидимые корабли, или в дремучую глубь леса, где перед его задумчивым взором мелькали сказочные образы.
Очнувшись вдруг, он с удивлением замечал, что уже сумерки. Вскакивал и, бормоча что-то себе под нос и в такт размахивая рукой, спотыкаясь нога за ногу, возвращался домой. По задумчивому его виду встречавшие его товарищи сразу узнавали, что по дороге он складывал стихи, и до тех пор приставали к нему с просьбами вытряхнуть их из себя, пока он не начинал читать. Всегда при этом художница Си схватывала бумагу, цветные карандаши и быстро-быстро набрасывала то, о чём он сложил стихи. Днём она рисовала пейзажи, а вечером населяла их поэтическими образами Лава.
— Хорошо, когда это просто белочки в бору, — жаловалась она цепочкам. — А вот как нарисовать его любимых героев — стихии? Помните, его четверостишие после ненастья!