Солнце вернулось!
Ветер — небесный дворник —
Начисто небо подмёл
И спать завалился.
— Так ты и рисуй дворника, Си, — посоветовала Ми. — Только не простого, а вправду небесного — с большущей бородищей…
— И как он спать завалился, — поддержала Ля. — Метлу уронил и валяется себе на облаке.
— Или вот ещё, — продолжала Си, — его стихи про иву над речкой:
Сколько длинных, острых язычков
У прибрежной любопытной ивы!
А ведь тайн полно у берегов.
Хорошо, что ивы не болтливы.
Или там разное другое про ветер:
Чутко дремлют под солнцем кувшинки
Вдруг тревога — бежит ветерок!
И мгновенно над сонной водою
Поднимаются листья-щиты.
Или вот:
Грянул ветер из-под яру,
Рябь погнал под берега,
Краснозобую гагару
Рыжим свистом напугал,
Сбил над берегом сороку,
Взвился в небо, в реку пал
И в волнах её глубоко
Захлебнулся и пропал.
— Ну, гагару мне Колк покажет, — говорила Си. — Она, слыхать, у нас на озере живёт. Сорока — тоже ерунда, — их сколько хочешь кругом. А вот как ветер нарисовать, который рябь гонит и в пальцы свистит!
— А ты изобрази, — посоветовала Ре, — как в книжке Шекспира… Король Лир к нему обращается, говорит: «Дуй, ветер, дуй, пока не лопнут щёки!» И нарисована этакая рожа с надутыми щеками.
Так все колумбы по очереди помогали художнице рисовать, да и поэту частенько подсказывали образы для его стихов, — будто на весь клуб была у них одна поэтическая душа.
Особняком держал себя один Паф. Теперь, когда До натаскала домой целые вороха древесных и кустарниковых листьев и веточек, он и совсем перестал ходить в лес, а только всё сушил листья в бумаге под прессом, перекладывал их с места на место, нумеровал листы бумаги, — целыми днями занимался тем, что сам он называл «приводить в порядок гербарий». А когда однажды колумбы дружно набросились на него с угрозами, что будут таскать его с собой на верёвочке, что незачем было и ехать за тридевять земель киселя хлебать, из-за стола не вылезать, — он вдруг ошарашил всех насмешливым заявлением:
— Вот вы все… этого… гоняете с утра до ночи, высунув э-э-э… языки, а никто ещё из вас ничего такого не открыл.
— Ты-то открыл! — презрительно прервал его Колк. — Если что и нашла по вашей части, так это До, а не ты. Ты — лежачий камень, под который и вода не бежит.
— A-а вот… этого… и бежит! — с неожиданным торжеством заявил Паф. — Я — кабинетный учёный, а не… того… лесной скакун. Я, сидя на месте… э-э-э… больше сделаю… э-э-э, чем попрыгуша До. Слыхали вы о дереве алейне? Ага! Молчите! Никто не знает. Я во всех своих определителях смотрел: нигде нет. И на «А» смотрел, и на «О»: думал «олейна», от «олень». Нет такого дерева! Моё открытие!