Отлично! Мы без приглашения едем в семью, где Вера Андреевна приставала к женщине, за что чуть не получила от ее супруга в ухо.
— А где в это время Ваш муж, то есть, дедушка мой, был?
Вера Андреевна опять мурлычет что-то, непохожее на ответ, и мастерски переводит тему. Вот как — значит, будем разговаривать только о том, что ей нравится, да?! Не выйдет. Ничего, в поселке я все равно добьюсь от нее правды.
Самолет, о котором я уже почти забыла, кидает вниз и в сторону. Резко выпрямляюсь. И сижу, прямая-прямая, вцепившись в подлокотник. Почему-то кажется, что, если сидеть прямо, то и самолет тоже выпрямится.
— Турбулентность называется. В школе разве не проходили? — смеется бабушка. — Да, и руку можно я заберу? — подлокотник кресла вдруг оказывается живым и настойчиво выдирается из моих потных пальцев.
— Ой, извините, Вам не больно?
— Больно? — Вера Андреевна в очередной раз демонстрирует, как презрительно умеет фыркать.
Я взрываюсь:
— Вам никогда не больно, Вам никогда не страшно, и Вы, наверное, никогда не плачете, да? А, может, Вы — робот? Запрограммированный!
Господи Боже, да что это я несу? Так же нельзя!
Но — дело сделано. Уже сказала.
Вера Андреевна отворачивается к иллюминатору. Всем своим видом давая понять, что с таким хамлом, как я, разговаривать ей не о чем.
Да неужели я все ж смогла ее «допечь»?
Ветер. Здесь холодно и ветер. Злющий, ледяной, змеистый. Эйфорию от удачного приземления выдуло за три минуты. Мы сидим в здании аэропорта и боимся нос высунуть наружу. А ведь еще надо ехать в этот чужой город, искать автовокзал… И так далее…
Надо бы перед Верой Андреевной извиниться. Она, конечно, маме не нажалуется, но это и неважно. Плохо мне от собственного хамства. И это «плохо» так раздирает, хоть плачь.
Но бабушка занята. Ей позвонили, и вот уже пять минут она выясняет какие-то детали и отдает приказания. Наконец, оборачивается к нам и разводит руками:
— Ну, вот и все. Дальше поедете одни. На работу вызывают. Срочно.
Утешает маму:
— Да тут немного осталось. Километров двести, не больше. К вечеру будете.
Мама, заметно сдерживаясь, уточняет:
— Будем — где?
— Да не переживай так. Приедете, спросишь Всерождественских. Там все друг друга знают. Может, и нас еще помнят. К людям же едете, чего бояться? Вон, и мужчина с вами. Так что переживать совершенно не из-за чего! — Улыбается лучезарно, кивает на Борьку.
Борька в ответ посылает своей Ба горделивую улыбку.
— А ты куда?
— Пойду билеты возьму, до меня еще час лету. А рейс вечерний, кажется. Надо уточнить. Ну что, будем прощаться, а то вам еще ехать.