Я стою столбом у кровати, мама плачет. Я стою — она плачет. И очень долго все это продолжается. Минут двадцать, не меньше.
— Все слышала, да? Будешь читать? — мама, еще всхлипывая, протягивает письмо. Мне совсем не до него, но чтобы не злить маму, я беру и читаю обо всем том необычном, что по маминой просьбе вспомнила ее тетушка, сестра Веры Андреевны (я эту тетушку даже не видела никогда, она очень далеко живет).
И как моя бабушка в старших классах составила себе список книг, которые, по ее мнению, должен прочесть каждый уважающий себя человек — и поглощала громадными порциями Чехова, Толстого, Достоевского, Бунина, Пришвина…
И как Вера Андреевна поступила в университет на отделение какой-то зверски запредельной математики, но не смогла осилить материал. Даже ее знаменитая воля не помогла — и студентка попала в психушку с острым нервным расстройством…
Как полюбила своего будущего мужа, моего чудаковатого дедушку Игоря, и гоняла по ночам к нему на мотоцикле по степному бездорожью — дедушка преподавал в одной из сельских школ. Однажды мотоцикл на полпути сломался, и Вера Андреевна шла пешком всю ночь — километров двадцать, бросив железного коня в поле.
Я представила молодую бабушку на мотоцикле, зеленоглазую, влюбленную, мчащуюся под лунным светом навстречу судьбе. Дедушку, тогда еще юношу, читающего любимого Хэмингуэя на веранде бывшей дворянской усадьбы, но в дедушкины времена ставшей поселковой школой. Он кутается в колюче-шерстяной зеленый плед, досадует на комаров и в нетерпении закуривает, услышав знакомое рычание мотоцикла.
Они были ровесниками — и в двадцать четыре года уже оказались родителями двух девочек. А дальше — моя мама всегда считала, что ее родители развелись из-за бытовой неустроенности. Что Вера Андреевна разозлилась на мужа, гвоздя дома не желавшего вбить, да и уехала к родителям.
— А я так папу всегда жалела, — всхлипнула мама, — и считала, что мама нас с сестрой предала. Вышла зачем-то замуж потом за этого отчима. Он ведь даже говорить толком не умеет — диалект какой-то дикий: «исчупашился», «карапет», «рамудить»… Водителем у них в партии был. Братик родился — так она совсем от нас отошла. Как животное, знаешь: не успел котенок подрасти, а у кошки уже новый выводок — так она этого, который чуть подрос, бьет, к себе не подпускает. Вот и мы с сестрой так же, будто и не родные ей дети. Она, видите ли, семью создала новую. Этому своему… угождала… А мы — вторым сортом.
— Но иначе бы братик твой не родился. Ты же его любила.
— И любила, и сейчас люблю. Конечно. Да, братик у меня что надо.