Сначала Исабель и ее родные рады ливню, но он длится несколько дней и постепенно затапливает улицы Макондо. Все, что остается жителям деревни — смотреть на дождь и надеяться, что он закончится прежде, чем их постигнет страшная участь. На их глазах посреди двора гибнет корова, увязнувшая в грязи. «Надо молиться: вода размыла могилы, и несчастные покойники плавают по кладбищу» — фраза, от которой у меня до сих пор мурашки. Но однажды утром вода уходит, и кажется, что ее вовсе не было.
Так и с родителями. Они наверняка уже завтра помирятся. Вот только просохнет земля, и сразу помирятся. Иначе какой смысл в этом рассказе? Маркес ведь знает, о чем пишет. Не зря же ему Нобелевскую премию присудили!
Бабушка приосанилась, будто я вот-вот поделюсь каким-то тайным знанием, и взглядом повторила мамин вопрос: «Так где он?»
— Папа на заправке. Собирается к дяде Леше, а завтра обратно.
— А что сказал-то? — допытывалась бабушка.
— Что на заправке, а потом к дяде Леше, — с напором ответила я.
— Ой, секрет, секрет, — улыбнулась мама бабушке. — Поди наболтал там невесть чего, науськал исподтишка дочку против родной матери. Как благородно.
— Ладно! — разозлилась я и хотела выложить все начистоту, но вовремя проглотила язык. Ну, донесу я им про вертихвостку и «этого», и что дальше? Только папу подставлю.
— Лер, ты папу не бойся. Если он тебе велел ничего нам не рассказывать, так это лишь показатель того, что он струсил и ищет в твоем лице поддержку.
— А я и так его всегда поддерживаю, — честно призналась я, но, кажется, зря.
Мама дернула бровью, дескать, ах вот как! Вот, значит, какая ты на самом деле! Папу поддерживаешь? Ты должна меня поддерживать, а не какого-то там папу! Бабушка тут же сгребла меня в объятия и стала чуть-чуть раскачивать, как будто мне два года.
— Она просто еще не разобралась, что к чему, да, Лерочка? Испугалась немножко. Конечно, ничего не понятно, не знаешь, к кому бежать.
Я попыталась высвободиться из бабушкиной хватки, но она только сильнее меня прижала. Мама фыркнула:
— Ой, мам, я тебя умоляю! Все она понимает. Не маленькая уже. Вот я на днях в журнале читала, что в три и тринадцать лет дети лучше всего переносят развод. А моим как раз три и тринадцать.
Что? Развод? Я вытаращилась на нее, и почувствовала, как в висках застучала кровь. Мама сказала это легко. С такой гордостью, будто позаботилась о нас, специально дождалась нужного возраста, и мы должны быть ей благодарны. А еще я уловила, что от меня ничего не зависит. Что бы я ни сказала — мамино решение окончательное.