Мы с Наташей были уверены, что так все и произошло. Пока в конце записной книжки не обнаружили фотографию: мама со своими длинными каштановыми волосами, я в обнимку с розовым зайцем и тот однокурсник, который играл жениха на притворной свадьбе. Вот его-то и звали Сережей. Так гласила мамина подпись снизу: «Сережа, я и наша Лера». Наша Лера.
У Наташи перехватило дыхание — как будто у нее началась астма.
— Сережа? Сережа… — повторяла она как заведенная и все никак не могла сообразить, в чем тут дело.
Это было ужасно, холодно и противно, как будто по всему телу расползлись слизняки. Моего папу никогда не звали Сашей. Мама все написала правильно. Его с самого начала звали Сережей, и выглядел он совсем не так, как папа. Это были два совершенно разных человека.
— Сережа, какой Сережа?..
— Разве не понятно?! Мой папа — не мой отец. Вот он, мой отец. Сережа! — сквозь зубы процедила я и ткнула пальцем в этого незнакомого черноволосого мужика на фотографии.
— Нет, что за глупости! — нервно хихикнула Наташа, но тут же замолчала, потому что я была права.
— Разве это не чудесно? — злобно передразнила я Наташу. — Мой папа мне не родной!
И я разрыдалась так, что Наташе пришлось звонить маме и просить ее срочно ехать домой. Видимо, Наташин перепуганный голос и мой рев на заднем фоне убедили маму, что следует поторопиться.
Наташа принесла мне стакан воды, салфетки и шоколад, который нельзя.
— Может, еще успокоительное? — спросила она сама себя, покивала, покачала головой, и осталась сидеть со мной рядом, исступленно глядя в стену.
Я знаю, о чем она думала. Она думала, что нанималась в приличную семью.
В приличных семьях всегда так. Все, что выбивается из понятия «приличный», хранится в строжайшем секрете. Если о чем-то не говорить, то этого как бы и нет. Все эти годы и мама, и папа, и бабушка знали, что я папе не родная. А я жила и не знала. Разве человек не имеет права знать, кто его собственный отец?
— Все вранье! Может, и мама мне не мама! И меня вообще удочерили! — плакала я.
Все те моменты, когда мне казалось, что я очень похожа на папу, что только он по-настоящему понимает меня, потому что он лучший папа на свете, тоже куча вранья. Мы с ним не можем быть похожи, вот и все. Нашлось объяснение и моим карим глазам. А я-то гадала, откуда они взялись, если у мамы глаза зеленые, а у папы — голубые. В таком сочетании вероятность карих глаз у ребенка — ноль процентов. У меня глаза Сережи — эти его большие холодные карие глаза. Чужие глаза.
И еще мне вспомнился один телефонный звонок. Вспомнился так отчетливо, как и та ночь, когда мама укачивала меня и называла «чудовищем». Мне было лет пять, и мы приехали в гости к бабушке с дедушкой. Зазвонил телефон, и я решила ответить. Мне казалось, что я уже достаточно взрослая, чтобы разговаривать по телефону с незнакомыми людьми.