Папа сиплым, немного «наждачным» голосом распевал «Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо и бутылка рома!». После каждой строчки он срывался на крик и взмахивал веслом, раскачивая каяк. Я схватилась за бортик:
— Пап! Перевернешь же! И не ори так! Аж уши закладывает!
— А чайкам нравится! Вон они мне подпевают! — весело возразил папа.
— Давай лучше «Пиратов Карибского моря», — улыбнулась я, и папа с готовностью затянул:
— Йо-хо, йо-хо, така-ая жизнь по мне-е-е! Йо-хо, йо-хо, чудовище на дне-е-е! Это я сам придумал! А ну-ка, посмотри, нет ли там и правда чудовища?
— Конечно, есть! Вон оно! — воскликнула я, перегибаясь через борт.
— Где? Где? — перепугался папа и принялся судорожно грести к берегу.
— Да шучу я, пап! А-ха-ха! Видел бы ты свое лицо!
Папа на всякий случай огляделся по сторонам, и в отместку легонько толкнул меня мокрым веслом в плечо:
— Вот тебе, маленькая вруша!
Я должна была рассмеяться, но вместо этого выпалила, что все знаю. Про найденную в сундуке записную книжку, про Сережу и про то, что он погиб в аварии семь лет назад.
Папа ничего не ответил. Я даже обернулась, чтобы убедиться, в порядке ли он. На языке чувствовался привкус крови и я прикоснулась ко рту указательным пальцем. Я так старалась умолчать о Сереже, что нечаянно прокусила губу.
— Папа, ты злишься?
— Нет, — буркнул он, избегая моего взгляда.
— Но я же вижу, что злишься.
Папа заерзал на сидении, как будто ему захотелось выйти из лодки и куда-нибудь деться. Но деться некуда. Желтая байдарка покачивалась на волнах посреди моря. Если выдохнуть из легких весь воздух и ступить за борт, можно провалиться прямиком в котловину, где живет чудовище. Но папу такая перспектива явно не привлекала. Солнце отражалось в тысяче водных бугорков на поверхности, и папа словно гадал, удастся ли пробежать по ним, как по крошечным золотым островкам до самого берега.
Наконец, он зачерпнул ладонью морской воды и умылся.
— Я не злюсь, просто расстроился…Хороший день — и такие новости…
— Прости, я до последнего не хотела говорить, но…
— Это мы должны просить у тебя прощения, — сказал папа ровным печальным голосом. — А я — в первую очередь. Я ведь занял место твоего отца. И вот, — горестно усмехнулся он, — все возвращается ко мне бумерангом.
— Что?
— Ну, теперь мое место займет другой, новый папа… Лер, я очень стараюсь! Я нашел адвоката, хорошего, матерого. Но, черт его знает, как в суде все повернется. Может, ничего у меня не выйдет, и вы все равно переедете с мамой в Москву.
Трудно определить, то ли капли еще не просохли на его лице, то ли в уголках глаз заблестели слезы. И когда же мы все перестанем плакать? Папа поскреб заросшую щетиной щеку, и я подумала, как жаль, что мама больше не заставляет его бриться.