Некоторое время они молчали.
— Где? — спросил Януш.
— Около монастыря Мирафлорес, в овраге.
— А где тело?
— Братья погребли его на монастырском кладбище, а потом сообщили мне.
— Это наверняка был он?
— Да. Мне принесли его вещи.
— Какие вещи? — спросил Януш, охваченный предчувствием.
Элисия ответила тихо-тихо. Спазма сдавила ей горло.
— «Антигону».
— «Антигону»? Перевод?
— Перевод «Антигоны»… и оригинал.
— И вы не могли похоронить брата…
— Хотя свои же братья его убили.
— Но за что?
— Не знаю. А вы… Я хотела вас спросить… ради этого и пришла сюда… А вы никому ничего не говорили о Хосе?
— Нет, никому и ничего.
— И ничего не писали?
— Что я мог писать? Кому? Нет.
— Ведь у нас убивают только предателей, а Хосе предателем не был.
«Хосе, мальчик», — прошептал про себя Януш.
— Ну, мне пора, — сказала Элисия и выбралась из-за пюпитра скамьи. — Вы подождите, пока я выйду из собора. Вместе нас не должны видеть.
Элисия так быстро вышла из часовни, что через минуту Янушу уже казалось, будто она растворилась в мглистом сумраке собора. Солнечный свет проникал в готический интерьер золотистой пылью. Януш обошел весь собор, как турист, которому наскучил осмотр, он держал под мышкой, словно красный бедекер, толстый том «Воспитания чувств».
«Путеводитель по стране чувств», — подумал он.
Перед «золотой лестницей» он остановился. Это была причудливая, похожая на игрушечную, лестница, уходящая вверх и изламывающаяся в изощренном рисунке; вела она к замурованной двери где-то вверху — к двери, ведущей в никуда. Он задумчиво постоял перед этим курьезным сооружением, никому не нужным, разве чтобы потешить глаз красотой форм.
«Путеводитель по стране чувств приводит в никуда», — констатировал он.
Взяв в руки том Флобера, он прикинул на ладони его тяжесть.
«Столько слов — и все это не имеет никакого значения. Хосе, мальчик, погиб, не успев закончить перевод «Антигоны», так же как был убит каноник Аризтимуно, как новеллист Онандья, как переводчик Маркьеги. Никакие воспитания чувств здесь не помогут, все воспитания несостоятельны». Он хорошо помнил русскую революцию и жертвы, которые она вызвала. И помнил, как Володя говорил там, наверху, Неволину и Валерию, что это последние жертвы и что больше крови уже не будет.
…И стоят ангелы убиенные в небе И сквозь слезы улыбаются друг другу —
Уж после них-то не будет никаких слез.
И вот вновь потоки крови. «Братья его убили, — сказала скорбная сестра, одетая в черное Элисия. — II est tue». Как иногда в дешевой постановке со всех сторон сцены трагическим шепотом перекликаются голоса, повторяющие одну и ту же фразу, так и теперь со всех сторон вычурного собора, из каждого излома, из каждого сталактита, из каждого каменного цветка до ушей Януша доносились неотвратимые слова: «II est tue».