Многочисленные суждения критиков о романе были подчас противоречивы, содержали спорные моменты. Но, пожалуй, единодушно произведение Ивашкевича было признано значительным событием в послевоенной польской литературе, важной вехой в творчестве писателя. «…Нельзя сомневаться, — писал, например, Вацлав Садковский, — что романический цикл Ивашкевича одно из наиболее смело задуманных произведений в нашей послевоенной литературе. Более того, надо сказать, что это один из самых обширных и зрелых эпических замыслов во всей польской литературе XX века… «Хвала и слава» в истории эпического жанра в нашей литературе выступает в роли «радуги», соединяющей прошлое и современность, является попыткой перекинуть мост между великой литературной традицией, ее проблематикой и художественными требованиями и нынешним искусством, вопросами, которыми это искусство живет, формами, в которых себя выражает». В том факте, что под конец романа «на судьбы героев Ивашкевича, на их поступки и понимание жизни все в большей степени влияют люди из кругов, возносимых вверх социальным развитием эпохи», Садковский усматривал «момент, отражающий общую социальную закономерность, социальные сдвиги, участие новых общественных сил в определении судеб народа», и подчеркивал, что «Хвала и слава» «привлекает читательское внимание к самым существенным проблемам и переменам в современном мире».
Критик Рышард Матушевский, заметив, что «Хвала и слава», «как каждое из прозаических произведений Ивашкевича, является романом, в котором доминирует линия философского спора о смысле бытия», в котором продемонстрирована «непрерывность философской проблематики в творчестве писателя», пришел вместе с тем к такому выводу: «Элементом неожиданности в «Хвале и славе» является включение этого философского диалога — с не встречавшейся ранее у писателя широтой — в поток великих исторических событий, которые становятся ключом для понимания человеческого мировосприятия, строго исторического, а не абстрактного или связанного с исторической действительностью лишь метафорически». Януш Вильгельми подчеркивал, что художественные решения Ивашкевича «отмечены в «Хвале и славе» возвышенным, ибо трудным, оптимизмом. Писатель говорит здесь: мы песчинки, увлекаемые лавиной истории, мы смертны. Но перспектива пассивного хаоса и смерти недостойна человека. Перспективой человека может быть лишь перспектива деяния и жизни. Лавина истории — совокупное движение мелких частичек. Здесь, в сфере исторических последствий, для человека заключена единственная возможность сохранить себя в бытии. Сохранить своими делами, творениями, плодами своего труда и стремлений. Сохранить себя в переменчивом, но непрерывном существовании человеческой общности, народа… Это вывод не только одной книги. Вывод всего творчества Ивашкевича».