Боже милостивый! Он потер ладонями лицо. Сверхъестественно переплелись два его любимых занятия. Спорт и секс. Посмеиваясь над собой, он хотел было отбросить книгу, но внизу снова грохнуло, будто выстрелили из револьвера. Сна как не бывало.
Харпер вскочил на ноги, схватил знаменитую бейсбольную биту фирмы «Луисвилл Слаггер», подаренную ему на двенадцатый день рождения, и вылетел из комнаты.
Первое, что пришло в голову: Брайс Кларк, бывший муж матери, вышел из тюрьмы и вернулся отомстить. «Ну, мерзавец пожалеет об этом», — мрачно подумал Харпер, крепче сжимая биту и бегом спускаясь по лестнице под несмолкающий грохот. Кровь кипела и мешала задуматься о последствиях.
Он хлопнул ладонью по кухонному выключателю, успел увидеть летящую в лоб тарелку и инстинктивно пригнулся. Тарелка ударилась о дверной косяк и разлетелась дождем осколков.
И тут же все стихло.
Кухня, которую он тщательно прибрал пару часов назад, представляла собой ужасное зрелище. Она как будто подверглась нападению банды вандалов. Пол был усеян осколками посуды, разбитыми бутылками, из которых еще лилось пиво. Распахнутый холодильник зиял пустотой. Все его содержимое также валялось на полу. Шкафчики и стены были измазаны омерзительной смесью, похоже, кетчупа и горчицы.
Ни единой живой души, кроме него самого. Ни движения, ни звука. Только облачко пара его собственного дыхания, растворяющееся в холодном воздухе.
—Стерва. Ах ты, стерва!
Харпер провел пятерней по волосам. Не Кларк. Амелия.
На противоположной стене кетчупом — во всяком случае, он понадеялся, что кетчупом, а не кровью, как казалось, — было выведено послание:
Я не успокоюсь.
Харпер обвел взглядом разгромленную кухню и заорал:
—Я тоже!
Митчелл поправил очки и пристальнее вгляделся в фотографии, разложенные в некоем подобии порядка. Харпер отнесся к своей миссии со всей ответственностью — снял разгром во всевозможных ракурсах, с общими и крупными планами.
У парня твердая рука и холодная голова.
Однако...
—Ты должен был позвонить нам, как только это произошло.
—В час ночи? Какой смысл? Вот так все выглядело.
—Похоже, ты ее здорово разозлил. Чем? Есть идеи?
—Нет.
Над плечом Митча склонился Дэвид.
—Харп, ты убрал все это?
—Убрал.
От гнева у него свело шею и плечи.
—Стерва не оставила ни одной целой тарелки или чашки.
—Невелика потеря. Они были безобразными. А это что? — Дэвид схватил одну из фотографий. — «Твинки»![11] Тебе что, двенадцать лет? — Дэвид, олицетворение жалости, покачал головой. — Я тревожусь за тебя.
—Представь себе, я люблю «Твинки».
Митч поднял руку.