Медовый месяц (Волкова) - страница 141

— И что же было дальше? — спросила я. — Что потом случилось с вашим другом?

Он помолчал, разглядывая потолок, потом спокойно и даже равнодушно произнес:

— А потом я убил его.

— Что?! — Я чуть не упала с дивана, пораженная этой фразой. — В каком смысле?

— Не в прямом, конечно. Хотя, может быть, и в прямом… — Он вздохнул, как видно, собираясь с духом и продолжил: — Еще в школе я серьезно занимался спортом, борьбой. Он же предпочитал просиживать над книгами и за старой печатной машинкой, он писал стихи и рассказы, но почти никому их не показывал, кроме меня и своей мамы, которую очень любил. У него был настоящий талант, он мог бы стать неплохим писателем или поэтом, и я уговаривал его попробовать напечататься, показать свои произведения знающим людям, которые могут помочь. Я даже нашел таких людей. Но он отказывался наотрез, мы даже поссорились из-за этого. Я не понимал его. Его вообще многие считали странным, не от мира сего, чокнутым. Но это те, кто не знал его близко. Он казался очень замкнутым, нелюдимым, но это для тех, кто мало знал его. С теми же, кого он впустил в свою душу, он мог быть самым веселым, шебутным и остроумным человеком на свете. Когда он был в ударе, то мог так рассмешить, что все вокруг стонали от смеха и падали со стульев. Но таких людей было немного, очень немного. И в их числе был я. Вообще мы были очень разные, с одной стороны. Но с другой — очень похожи, это трудно объяснить, но тем не менее это так. Я приставал к нему, пытаясь затащить в спортивную секцию, убеждал, что настоящий мужчина должен быть сильным физически, уметь постоять за себя и что борьба — это не просто примитивная драка и демонстрация физической силы, но прежде всего целая философия… Короче, я так достал его, что в конце концов он все же поддался моим уговорам и решил заняться борьбой. Сам же он был физически слабый, худой, а я решил сделать из него супермена. Меня увлек процесс. И его самого тоже, хотя поначалу он не проявлял большой охоты и уверял меня, что у него ничего не получится и мы только зря тратим время. Но вскоре он увлекся и, к моему удивлению, начал быстро делать успехи. Я даже не ожидал. Все шло нормально, до тех пор, пока все это не оборвалось — и его успехи, и его жизнь… Трагически и нелепо. Во время одной из тренировок он получил серьезную травму, несовместимую с жизнью, сломал шею во время неудачного броска вперед.

— Он умер сразу? — мой голос от волнения стал хриплым.

— Нет. Он жил еще несколько дней, находясь в реанимации. Но всем уже было ясно, что надежды нет. Я приходил туда и просиживал часами в больничном коридоре, пока меня оттуда не выгоняли. Тогда я шел в больничный сквер и сидел там на скамейке. К нему меня, конечно, не пускали, хотя я очень просил разрешить мне хотя бы на минутку увидеть его, пытался проникнуть обманом, но меня ловили, делали выговор и выгоняли, но я снова проникал в здание и снова ждал, надеялся. На чудо… А однажды я сидел в этом самом сквере, потому что из здания меня в очередной раз выкинули, было холодно, я весь продрог в легкой курточке, накрапывал дождь, но я ничего не замечал. Просто сидел, опустив голову, и не двигался. И вдруг я почувствовал, как кто-то присел рядом со мной, даже не увидел, а именно почувствовал. Я обернулся и увидел его мать… Я оцепенел и не мог сказать ни слова. Я чувствовал себя виноватым перед ней, ведь это я отнял у нее сына. Я смотрел на нее, и мне казалось, что она должна ненавидеть меня, ведь это я виноват в том, что случилось с Алексеем. Так я ей и сказал, не помню дословно, но смысл такой. А она посмотрела на меня, и знаешь, что она сделала?