— Почему же, верю. — Он спокойно смотрел на нее. — Только не пойму, зачем тебе это нужно? Чего ты хочешь добиться? Чтобы твой отец свалился со вторым инфарктом? Меня тебе не жаль, это понятно, но его-то за что? Как он все это переживет?
— А ты, как ты все это переживешь? О себе ты не думаешь? И я отвечу тебе, почему, — я ненавижу тебя, слышишь, ненавижу! Это твое ледяное спокойствие, твою выдержку твою силу. Эти твои равнодушные, слегка презрительные взгляды, которые ты на меня бросаешь. Мне так хочется заставить тебя хоть ненадолго выйти из этого твоего ледяного панциря, заставить испытать унижение, страх, растерянность, гнев и другие чувства, которые испытывают все нормальные люди!
— А почему ты решила, что я не испытываю эти самые чувства? — негромко спросил он. — Я же обычный человек.
— Ты?! — она посмотрела на него с изумлением. — Ты не человек, ты робот, ты айсберг, ты глыба льда, которую не в силах растопить даже самые жаркие лучи солнца. Ты не способен любить, не способен страдать, испытывать боль, страх.
— Считай как хочешь, только прошу тебя, одень, наконец, юбку и давай выйдем отсюда, — попросил он. — Тебе надо успокоиться и выпить воды. У тебя истерика.
Он испугался, что после последнего слова она еще больше распсихуется, и уже пожалел, что произнес его, но, к его удивлению, она смирилась, покорно натянула юбку и, опустив голову, вся как-то сразу сникла, словно из нее выпустили воздух, и вышла из комнаты.
«Слава Богу. На сегодня концерт окончен, — с облегчением подумал он. — Но нервы у девчонки ни к черту. Надо будет поговорить об этом с отцом, разумеется умолчав о сегодняшнем инциденте, да и о нем самом тоже. Нельзя же так лакать спиртное, недолго и до второго инфаркта докатиться. Конечно, он упрямый и взбалмошный, как и его доченька, два сапога пара, но обычно он все же прислушивается к моим советам. К сожалению, не всегда…»
Я еще вчера заметила, что моя свекровь, впрочем, мне больше нравится называть ее по имени — Людмила, чем-то расстроена. Она мало разговаривала, за ужином почти ничего не ела и рано ушла спать, сославшись на усталость. Хотя обычно мы все втроем, я, Пашка и Людмила, подолгу сидели на кухне, пили чай с вкуснейшими вареньями, начиная от абрикосового и заканчивая вареньем из дыни, которое я попробовала первый раз в жизни и сразу полюбила. Разговаривали обо всем. Я чувствовала себя совершенно свободно в ее обществе, хотя обычно испытывала некоторую неловкость, общаясь с людьми старше себя. Но Людмила была такой милой и простой, что хотелось говорить с ней совершенно обо всем на свете, не опасаясь, что она неверно истолкует мои слова. Где-то к часу ночи она спохватывалась, что времени уже много, а завтра рано вставать, но потом мы снова продолжали болтать. Иногда даже Пашка не выдерживал и уходил спать, а мы, как две закадычные подружки, все не могли наговориться. Поначалу я не понимала, зачем жене такого влиятельного в городе человека работать, когда она вполне могла бы позволить себе вести светскую жизнь и наслаждаться ничегонеделанием. Но оказалось, что для нее именно это ничегонеделание самое страшное. Она обожала свою профессию и, еще учась в школе, твердо решила, что станет врачом — хирургом.