Коллекция включала больше женщин, чем мужчин, хотя и последних хватало. Белые числом превосходили черных, примерно в соотношении долей тех и других в общей численности населения страны, но встречались и азиаты, и латиносы. Эти коллекционеры — не вызывало сомнений, что передо мной дело рук не одного маньяка — исходили из того, что все группы населения имели равные шансы на мучительную смерть. Толстые и тощие, красивые и невзрачные, двадцатилетние и старики находили свой конец в этом изолированном от мира поместье, и их головы сохранялись, чтобы убийцы могли прогуливаться по этой мерзкой выставке, наслаждаясь своими достижениями и смакуя их за стаканами «Каберне Совиньон».
Волосы на головах мертвых свободно плавали в консерванте, а в некоторых случаях вуалью закрывали лицо. Иногда широко раскрытые от ужаса глаза, проглядывающие сквозь волосы, казалось, следили за мной, но я знал, что их интерес ко мне — плод моего воображения, и мертвых я не боялся, в отличие от тех, кто их убил.
Внезапно я осознал, что самое экстраординарное в этой ситуации: отсутствие душ, требующих отмщения за их убийства. Если бы я представил себе такое место до того, как в него попал, то решил бы, что здесь должны толпиться призраки, помнящие о том, что с ними сделали в последние часы их жизни, а потому не желающие перебираться на Другую сторону, пока их убийцы не получили по заслугам.
Чувствуя, как уходит время, я торопливо прошел вдоль оставшихся шкафов. Головы юношей и девушек встречались, но ни одной детской я не увидел. И я мог только предположить, что эта секта, что бы они ни исповедовали, помешанная на убийствах, действовала методично, повышая градус своих зверств, и только этой ночью добралась до пика самого страшного из своих преступлений: подвергнуть пыткам и убить самых невинных из возможных жертв.
В последнем шкафу обнаружились головы с лицами, в той или иной степени сожженными и обугленными, и я сразу понял, что передо мной недавняя работа маскарадного ковбоя. Судя по размерам голов, все эти люди были взрослыми, но в самое ближайшее время он намеревался направить свой огнемет на жертвы меньших размеров.
В присутствии такого непередаваемого ужаса я больше не мог сохранять спокойствие, это «чувство без волнения», о котором я ранее упоминал. Даже самый опытный детектив и закаленный в битвах солдат мужественно и по необходимости подавляющие душевную боль по отношению к человеческим существам, в какой-то момент более не могут ее подавлять, и эмоции угрожают сломать их, если они вновь не сумеют взять себя в руки.