Как только человек, заявивший, что он — это я, двинулся ко мне, захлопнув дверь, оставив нас в кромешной тьме, частота ударов моего сердца достигла величины, поднимающей тревогу, дыхание стало таким быстрым и поверхностным, что заболела грудь, но я не мог проснуться, потому что не спал.
Интуиция настоятельно требовала, чтобы я быстро двинулся вправо и трижды выстрелил в то место, где находился бы Другой Одд Томас, если бы продолжал по прямой идти к тому месту, где я недавно стоял. К сожалению, должен признать, что я позволил взять верх над интуицией инстинкту… который убеждал меня: «Стреляй прямо сейчас, стреляй или беги», но при этом заставил меня ужаснуться, что стрелять придется в того, кто заявил, что он — это я, да еще и моим голосом. У человеческих существ суеверия крепко переплетены с инстинктом, и одно борется за главенство с другим в моменты смертельного риска, в котором присутствует элемент неведомого. Так повелось, несомненно, еще с тех дней, когда наши далекие предки жили в пещерах. Вот и у меня по всему телу, мышцам, сухожилиям, крови расползся страх: если я убью этого Другого, я одновременно убью себя.
Инстинкт — звериное чувство, независимое от обучения или здравого смысла, но по значимости гораздо ниже интуиции, которая есть уникальный дар человечеству. Инстинкт никогда не помешает оленю, почуявшему охотника, метнуться в спасительную чащу, потому что животные неподвластны суевериям, которые могут ослабить чистый инстинкт, как это происходит с нами.
Кроме того, инстинкт всегда вызывает мгновенную реакцию, импульс сражаться или бежать. Но современные человеческие существа привыкли к комфорту «Старбаков», и смартфонов, и аэрозольного сыра, и легкоатлетических туфель с воздушными стельками, мы редко попадаем в критические ситуации, которые разрешаются очень просто: спасаться бегством или атаковать, разве что в толпе, штурмующей магазин электроники на первой распродаже после Дня благодарения. Интуиция, наоборот, берет начало в спокойствии души и требует от нас разборчивости и находчивости, если мы хотим, чтобы она хорошо нам служила.
В этой темноте на крыше разборчивостью и находчивостью я ничем не отличался от пасущегося ночью кролика, внезапно парализованного двойной вспышкой молнии и оглушающим ударом грома. Другой говорил моим голосом, таким образом, я — это он, а он — я, и убить его равносильно самоубийству.
В свою защиту могу сказать, что застыл я на какие-то мгновения, но их хватило ему, чтобы схватить меня за горло обеими руками. Холодными и крепкими.