Врата растворились, алтарь воскурился,
И клятвы восходят к тебе, о царица.
С каждым днем детей твоих рвенье
И счастье их все растет, расцветает;
Все полушарье в твоем повеленье,
Молитвы его до небес воспаряют.
На годовщину коронации Ломоносов регулярно появлялся с новой одой. В его стихах иногда звучали сильно выраженные пацифистские ноты:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Вокруг тебя цветы пестреют,
И класы на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Свое богатство по земли.
(1747)
Сумароков, соперник Ломоносова, высмеял эти сантименты. «Тишина, — сказал он, — градов отрада? Я думал, что отрада — это армия с ее оружием, а не мир. А что это за «сокровищ полны корабли дерзают в море за тобою»! Я этого не понимаю. Тишина остается на берегу, а море никогда не волнуется в зависимости от того, воюет империя или нет».
Все эти придирки кажутся довольно нелепыми.
Надо заметить, что положение поэтов при дворе Елизаветы нельзя ни в коей мере назвать унизительным. Поэтов обязывали появляться на всех придворных праздниках и связанных с императрицей годовщинах; их выступления были частью общего представления — хотя после выступления или сочинения надписей для транспарантов они возвращались на свое место среди декораторов и инженеров. Однако Тредиаковский жаловался, что его работа оценивается, «как фрукты и сладости, которые появляются на столах богачей». Правда, Тредиаковский сам но себе обладал талантом нарываться на неприятности. Во время правления Анны Иоанновны его силой притащили на свадьбу Голицына (в Ледяном доме), и когда он пожаловался Волынскому, контролировавшему все мероприятие, то получил столь сильный удар в лицо, что у него потемнело в глазах и он совершенно оглох. Затем он попытался пожаловаться Бирону, но встретил у него того же Волынского, который раздел его донага, выпорол и в таком виде продержал на виду у всех всю ночь. На следующий день Волынский приказал Тредиаковскому обрядиться в комический наряд и читать стихи, какие он сам прикажет. После этого Тредиаковского снова избили — так сильно, что тот слег и составил завещание. Однако после смерти Анны Иоанновны Волынский попал в немилость, а Тредиаковский получил 360 рублей в возмещение ущерба. Ломоносов — а Сумароков еще в большей мере — были куда свободнее, но развитие их литературного дара сильно зависело от их обязанностей при дворе.
Театральное искусство продолжало расцветать во всех своих проявлениях и в последние годы правления Елизаветы. Поскольку общественная и художественная репутация русской столицы росла, со всех частей Европы сюда стало прибывать множество композиторов и исполнителей изо всех уголков Европы. Винченцо Манфредини (1737 — 1799) приехал в 1755 году с несколькими певцами. Он сочинял оперы и балеты для представлений при дворе. Это был тот самый Манфредини, которому позднее доведется учить несчастного Павла I играть на клавесине и который получит от Екатерины тысячу рублей в утешение, когда одна гамбургская газета раскритикует несколько сонат, созданных им для его малолетнего ученика. В том же 1755 году, предварительно посетив Берлин, Венецию, Прагу и Лондон (где он пел под управлением Генделя), прибыл прославленный кастрат Джованни Карестини, один из самых выдающихся контральто столетия. Он находился в столице на протяжении четырех лет.