«Помолчи, Билл, — приказал мне старик. — Послушай, ты, невежественный мешок с кишками, — продолжал ой кротко, — нам не нужны еще капитаны на этой шхуне».
«О-о-о», — протянул разочарованно Флиндерс.
«Но умеешь ли ты готовить?»
«В ходе моих усилий обеспечить себя достаточными средствами для пополнения образования, — чирикает Флиндерс, — я занимался приготовлением пищи в лагере лесорубов. Говоря правду, я прямо оттуда…»
«Очень хорошо, — говорит старик. — Тащи свою подстилку на борт. Мы отплываем через полчаса».
«Кок! — с презрением произносит толстяк. — Кок! И это я, который понимает в навигации, быть может, больше, чем кто-либо другой на этом судне!»
— Капитан знаком снова заставил меня сесть на свое место. Некоторое время Флиндерс задумчиво смотрел на пол: «А почему бы и нет, — сказал он наконец, обращаясь к самому себе. — Ведь это все-таки удобный случай. Я мог бы дослужиться до капитана. Скажите, быстро ли идет продвижение?»
«Более, чем быстро, — говорю я. — С того места, где вы сидите, вас можно продвинуть через световой люк под нактоузом на рубку на полубаке, стремительно провести через кучу всякого хлама в форпике и вдвинуть в камбуз. И все за один час». — Говоря это, я сделал пару недвусмысленных движений. Тут Флиндерс встал.
«Капитан! — закричал он, весь бледный. — Эта личность, совершенно мне незнакомая, угрожает мне, очевидно, физическим насилием. Я требую извинений!»
Сопатый Билл выразительно понизил голос, как того требовало сделанное им затем поразительное признание.
— Капитан Питерс извинился, — сказал он тихонько. — Но не это было самое худшее. «Билл, вспомни о желудке», — сказал мне старик. И я, я тоже извинился! Но про себя я подумал: «Ну погоди, как только мы окажемся в открытом море, сам Георгий и все святые отцы не смогут спасти тебя от уготованного тебе персонального ада!»
— После этого я занимался некоторое время посвящением нескольких новичков в их обязанности и не сталкивался с Флиндерсом до того, как пробило восемь склянок и я не спустился вниз завтракать. Я человек не злопамятный и поэтому не имел против него никаких дурных намерений. Но что же вы думаете? Вхожу и вижу: за столом сидит наш капитан, около жабер у него выступили этакие пурпурные пятна, а на столе ни тарелок, ни вилок.
«Что за дьявольщина?» — спрашиваю я его.
«Пусть меня обмажут дегтем, если я знаю, — говорит тот с недоумением в голосе. — Я тут сижу один и голодаю. Когда я сошел вниз, здесь торчал кок с пятью или шестью раскрытыми перед ним книгами и занимался арифметикой! «Где, черт возьми, мой завтрак!» — взревел я. Он вроде вздрагивает и говорит: «О, простите, капитан, я так увлекся тригинометрией», — и отправляется на камбуз».