Владимир тронул металл и тут же отдернул руку. Удивленно воскликнул:
– Он горячий, Георгий!
Боярин прикоснулся к клинку, провел пальцем по долу.
– Он холоден, как всякий металл, князь.
– Посмотри, это ожог! – Мономах сунул ему под нос палец. – Меч раскален, будто лежал на жаровне.
Георгий в замешательстве не знал, что ответить. Князь задвинул клинок в ножны. Постоял с закрытыми глазами, словно прислушивался.
– Он как будто всю душу мне прожег. Понимаешь, Георгий?
На рассвете ворота Чернигова вновь открылись. Дружина Мономаха покидала город – около двух сотен мужей и отроков при оружии, с женами, детьми, челядью и скарбом в обозе. Впереди ехал князь, как и накануне – в золотом корзне, в шапке с драгоценными каменьями. По сторонам от него отроки держали хоругви и княжьи стяги. К поясу Мономаха был пристегнут меч святого Бориса.
В полном безмолвии обоз двигался к броду через Десну. С невысоких холмов, меж которыми пролегал путь, на исход смотрели ратники Олега и половцы. К Мономаху подъехал боярин Дмитр Иворович.
– Будто волки облизываются на нас поганые. Так и слышу, как они зубами щелкают. Как думаешь, князь, не разорвут они нас по дороге? За одну твою шапку перегрызутся!
– С нами Бог и святой Борис. Не выдадут на поживу – так и свинья не сожрет.
Мономах вытянул из ножен меч, поднял клинком вверх. Солнце заиграло на чищенном до блеска металле.
– Слава князю! – гаркнул Дмитр Иворович, обернувшись к дружине.
– Слава князю! – тотчас поддержали его две сотни глоток.
Взвившись в небо, крик достиг Олега, во весь опор скакавшего к городу.
– Слава Мономаху! – радостно засмеявшись, сказал он себе под нос.
17
– Вот он, град Чернигов! – выдохнул Олекса, сойдя с коня.
С холма через Десну открывался обширный вид на древний город, не так давно еще, во времена князя Мстислава Храброго, соперничавший с Киевом. Да и теперь, вероятно, хотя и приутих, но не совсем забыл свои притязания зваться стольным градом великого княжения. Олекса перекрестился на сияющие главки собора Спаса Всемилостивого, отвесил глубокий поклон.
– Отсюда до Киева уже недалеко. Дня два пути.
Добрыня, не слезая с коня, водил головой из стороны в сторону.
– Кровь чую. Смерть.
– Где? – дернулся Олекса.
– Не знаю. Везде.
Попович забрался в седло. Вытащил из налучья лук, купленный в городке по пути, надел тетиву. Проверил, легко ли выходят стрелы из тулы.
– Не нравятся мне эти твои чуянья, – ворчал он. – Все время ты чего-то чуешь. То волка, то мертвеца у дороги. А никакого волка я там не видел, и мертвеца мы не нашли, хотя все вокруг обрыли.