– Это мое дело, – набычился Владимир. – И откуда тебе знать, какова моя дружина?
– Чернигов обещан мне, – выдал последний довод архонт Таматархи: – Многими!
– Ого! – изрек Мономахов воевода Ратибор, до того казавшийся безучастным. – Кто же эти многие?
– Да хоть он. – Олег кивнул на чернеца.
Нестор поднялся.
– Князь, – сказал он Мономаху, – тяжело мне во второй раз обращать к тебе одну и ту же просьбу. Бог испытывает тебя в любви и вере. И если решишься отдать Чернигов брату, Господь поцелует твои намерения. Пощади христианские души, гибнущие напрасно. Сжалься над людьми, угоняемыми в рабство, и селами горящими. Пожалей чернецов Божьих, терпящих надругания, и церкви святые, оскверняемые погаными. Победи жестокосердие кротостью. Пусть не похваляются язычники одолением христиан! И пусть люди русские увидят, что ты защитник их.
Мономах сидел белый, как яблоневый цвет.
– Вновь напомню тебе о святом князе Борисе, – тихо продолжал Нестор. – Ради любви уступи старшему брату. Одним твоим словом сотвори мир в русской земле.
После долгой тишины прозвучал голос черниговского князя, полный грустной насмешки:
– Думаю, уж не начать ли мне бояться тебя, Нестор. Твои слова как нож под ребро.
– Дружина и впрямь мала, князь, – громко произнес воевода. – А за седмицу стала еще втрое меньше.
Мономах метнул в него злой взгляд. Олег, напротив, заинтересованный.
– Помолчи, Ратибор.
Владимир встал.
– Свое слово скажу завтра.
– До завтра не буду воевать, – принял условие Олег.
Остаток дня Мономах провел в одиноких думах. Ни к обеденной, ни к вечерней трапезе не вышел. Впустил в горницу только Марицу, поскребшуюся в дверь. Жена утешала как умела – ласкалась, обнимала тонкими руками.
– Ишь, ненасытная, – усмехнулся князь, отлепляя ее от себя. – От родов только оправилась.
– Как еще порадовать тебя? – удивилась она.
– Порадуюсь, когда на Руси будет радость, – мрачно ответил Мономах. – Братьям моим радость – их неразумие. Мне же о людях думать надо.
Вечером он позвал боярина Георгия Симонича. В руках князь держал меч в дорогих стальных ножнах, украшенных золотым узором. Ножны были новые, а меч – старый, сработанный давным-давно, с рукоятью в форме креста.
– Об этом мече, – сказал Владимир, – мы поспорили когда-то с твоим старшим братом. Из-за того спора он погиб. А ты назван Георгием в его честь.
– Знаю, князь. Меч святого Бориса. Отец рассказывал мне.
– Да. Завтра день памяти святых князей Бориса и Глеба.
Мономах задумчиво рассматривал клинок.
– Что ты решил, князь? – в нетерпении спросил молодой боярин.