«Мы даже не знали — любим ли мы нашу страну, или так — проживаем в ней только?» Война пробудила «величайшее понятие, таинственное по страшному могуществу своему: слово — отечество».
Когда цифра 14 перевернется и превратится в 41, он напишет еще более яростно и снова подтвердит то, что уже было им сказано (правда, ключевым словом станет не Отечество, а — Родина), а девушка, упомянутая в письме к отчиму, и есть Маргарита Павловна Кандаурова, отношения с которой у Толстого действительно не сложились, но кровушки у него она попила немало.
Трудно сказать, чем Толстой ее не устраивал. Скорее всего, в 17 лет получить предложение от серьезного и успешного мужчины, который был вдвое ее старше, и почувствовать себя его невестой ей льстило и кружило голову, но всерьез замуж она не собиралась. Да и опять же искусство, сцена…
«Я считала, что для Алексея Николаевича, несмотря на его страдания, это было объективно удачей: молодая, семнадцатилетняя балерина, талантливая и возвышенная натура, все же не могла стать для него надежным другом и помощником в жизни и труде», — писала позднее Дымшиц с долей легкой снисходительности.
До нас не дошли письма Толстого к невесте, но сохранились его письма, шутовские и серьезные, к ее дядюшке Константину Васильевичу Кандаурову.
«Милый Костя, у меня такое тяжелое настроение, что я прошу твоего совета. Мне кажется, что Маргарита совсем не любит меня, ей не нужна моя любовь. За все время я не получил от нее ни строчки, не знаю, здорова ли она, почему она не может исполнить такой пустяшной просьбы, как прислать мне образок на шею Иверской Божьей Матери, я очень хотел бы его иметь. Мне было бы гораздо легче, если бы Маргарита написала мне, что не любит, попросила бы оставить ее. Не знаю, какой властью, но я прикован к ней, я связан, я не могу жить, весь мир кажется мне пустым, и самое тягостное — неизвестность, неопределенность. Пусть она напишет серьезно и просто, если не любит, скоро ли и как, я не знаю, но, м.б. смогу повернуть на иную колею жизни. Я же знаю — ничем на свете нельзя заставить себя полюбить, любовь покрывает нас как огонь небесный. К тому же мне кажется, что я стар и безобразен и слишком смутен для Маргариты. Но, Господи, как бы я мог ее любить; но вот это самое не нужно, обычно, никому, потому что любят не за что-нибудь, а так.
Узнай что-нибудь, милый Костя, и напиши мне поскорей или телеграфируй».
Тем же числом датировано и письмо Толстого Крандиевской:
«Пишите мне… сходите на премьеру “Выстрела”, мне будет приятно».
Так он гонялся за двумя зайцами, точнее гонялся за одним, а второго не выпускал из виду. Но главное, что он делал в эти годы, — он работал на войну. Пойти на фронт добровольцем, как Гумилев, Толстой не мог, военный призыв ему не грозил, так как граф имел освобождение от службы по причине повреждения лучевого нерва (эту травму он получил летом 1901 года, когда сильно поранил руку), и тогда Толстой стал военным корреспондентом. В последних числах августа 1914 года он выехал на фронт, сначала прибыл в Киев, оттуда поехал дальше на запад в Ковель, во Владимир-Волынский, Лещево, Черновцы, Томашево, Тасовицы, Холм. Вероятно, он писал об этих путешествиях Маргарите, но не ей одной.